Ва-банк - Анри Шаррьер (2015)

И затем две большие руки обвились вокруг меня, крепко прижали к груди, передавая мне жизненное тепло и еще очень многое, что невозможно выразить словами. Руки говорили мне: «Наконец-то! Через двадцать семь лет. Хоть ты и лишился отца на веки вечные и мать покинула тебя тридцать девять лет назад, кто-то ведь должен был занять их место. Это я. Теперь я заменю тебе их обоих. Они во мне, ты знаешь, и не мои руки душат тебя в объятиях, это не две руки, а шесть возвращаются к тебе навсегда и говорят, что никогда, малыш, мы не переставали любить тебя, никакое время не могло даже отчасти затуманить твой образ, мы никогда не верили, что ты виновен, и никогда не вычеркивали твое имя из списка дорогих нам людей. Ну же, Рири, наш блудный сын, возвратившийся к нам, не говори, не бормочи, не заикайся и даже не думай, что ты должен просить у нас прощения, потому что мы тебя уже давно простили».

Подхватив Риту за талию одной рукой, а мою вторую мать – другой, я вышел с ними на вокзал, совершенно позабыв, что чемоданы, если их не нести, сами за хозяевами не пойдут.

Тут тетушка Жю вскрикнула от восторга, как маленькая девочка, при виде шикарной машины ее детей, и еще – на этот раз от изумления, вызванного тем, что в такой исключительно волнующий момент чемоданы не участвуют в сотворении чуда и не бегут сами за хозяевами, обалдевшими от радости. Тетушка Жю говорит мне, что надо бы сходить за этим проклятым бездушным чемоданом, и в то же время не прекращает разговора со своим мальчиком, совсем не переживая, что никто не торопится за ним идти. На ее лице словно написано: «А пропадешь – так невелика потеря. Мне ничуть не жаль: ведь если за тобой идти, значит надо расстаться на некоторое время со своим ребенком, которого я только что обрела».

Рита и тетушка Жю приехали в одиннадцать утра, а в три часа ночи тетушка Жю наконец уснула у меня на плече тихо и мирно, с лицом невинного младенца, когда я пришел в ее комнату пожелать ей спокойной ночи. Сказались усталость после дороги, возраст, эмоциональность встречи и шестнадцать часов беспрерывных воспоминаний.

Я упал на свою кровать и тут же уснул, разбитый, разомлевший. Великое счастье потрясает так же сильно, как страшное горе.

Обе мои женщины проснулись первыми. Это они вывели меня из глубокого сна и сказали, что уже одиннадцать утра, что солнце ярко светит, небо голубое, песок горячий и что меня ждет кофе с бутербродами. Надо побыстрее позавтракать и мчаться на границу встречать сестру со всем ее племенем. К двум часам они должны приехать.

– Даже раньше, – сказала тетушка Жю, – потому что твой зять поедет очень быстро, чтобы по дороге его не заклевало семейство. Им так не терпится поскорее тебя обнять.

* * *

Я припарковал свой «линкольн» рядом с постом испанской таможни.

А вот и они!

Идут, нет, бегут, оставив моего зятя в «ситроене» дожидаться в очереди на французской таможне.

Первой с простертыми руками навстречу мне бросилась сестра Элен. Вот она пересекла нейтральную полосу между двумя постами, между Францией и Испанией. Я спешил к ней навстречу и чувствовал, как от волнения скручивает живот. В четырех метрах друг от друга мы остановились и посмотрели друг другу прямо в глаза. «Это она, моя Нэн, из моего детства; это он, Рири, мой братик», – говорят наши глаза, полные слез. И мы бросились друг другу в объятия. Странно! Для меня сестра была все той же пятнадцатилетней девушкой. Я не замечал ее постаревшего лица, ибо огонек в ее глазах остался прежним, и ее милые черты для меня нисколько не изменились.

Мы забыли обо всем на свете, не в силах выпустить друг друга из объятий. Рита уже перецеловала всех детей, и я услышал:

– Какая ты красивая, тетя!

Я обернулся, отстраняясь от сестры, и толкнул Риту в ее объятия, приговаривая при этом:

– Люби ее крепко, это она привела меня к вам.