Атомка - Франк Тилье (2014)

— Естественно: сведения о кыштымской аварии рассекретили только в конце восьмидесятых, да и то не полностью, так что до сих пор информации очень мало. Известно, впрочем, что в окрестностях Озёрска и сегодня существует полоса с землей, загрязненной радиацией, — ширина ее двадцать километров, а длина больше трехсот. Мало было взрыва, так комбинат еще оставлял под открытым небом свои радиоактивные отходы — в болотистых местах, с почвой, впитывающей все как губка. Короче, сегодня это смертельно опасное место, куда не решается ступить ни один человек. Достаточно подойти к озеру Карачай[65] — и ты за полчаса получишь дозу, какую человек может выдержать разве что в случае, если б она распределилась на всю его жизнь… Вот вам и еще один ад на земле…

Белланже потер себе виски:

— Но Шеффер-то на кой черт туда подался? Что ему там делать?

— Что им там делать — так будет правильнее. Ведь Дассонвиль, по словам американцев, тоже полетел в Москву. Лашери пока ничего не сообщил мне о том, куда наш монах двинулся после приземления в Шереметьево-два, но я уверен, что он тоже отправился в Челябинск, а оттуда — в Озёрск.

— То есть они договорились встретиться там, где сильнее всего радиация?

— Вот именно. Когда я говорил с Лашери по телефону, Арно сказал, что эти двое каждый год летают в Россию с туристическими визами. А сейчас оба они запросили визу три недели назад, иными словами, сразу после публикации в «Фигаро». Почуяли опасность и предпочли на случай, если обстановка слишком уж накалится, слинять до того.

Воцарилась тишина — тягостная, потому что все думали об одном и том же: Дассонвиль и Шеффер сейчас в тысячах километров отсюда, в стране, о которой полицейские ничего не знают.

Убийцы там и, может быть, никогда не вернутся.

— Ты рассказал Лашери об Озёрске? — спросил Шарко.

Паскаль покачал головой:

— Нет, это ведь просто версия, ну и мне не хотелось…

— Надо рассказать.

— Ладно.

Люси молчала, о чем-то размышляя.

— Урал посреди зимы… — наконец сказала она. — Там, должно быть, мороз, как на Северном полюсе? Представляешь, сколько там градусов?

— Где-то в районе минус двадцати или тридцати, — ответил Робийяр.

— Минус тридцать… Здесь есть некая логика…

— Какая еще логика?

— А такая, что холод и лед не отстают от нас с самого начала расследования. Радиоактивность и трескучий мороз объединились в одном месте на краю света. Как будто нарыв должен прорваться. Как будто нам пора уже понять что-то, что ускользало от нас все это время.

Все снова задумались. Белланже посмотрел на часы, вздохнул:

— У меня встреча с прокурором, он хочет знать, как продвигается дело. Будет чертовски трудно все ему объяснить. — Он повернулся к Шарко и Люси. — В котором часу вы выезжаете в аэропорт?

— Погода заставляет пораньше. Вот пообедаем — и сразу в путь, — ответил Шарко. — Иначе рискуем опоздать на регистрацию. Да… ехать туда сегодня — небольшое удовольствие!

— Хорошо, с вами понятно. Паскаль, ты свяжешься с Интерполом и попросишь предупредить украинское Национальное центральное бюро о том, что на их землю прибывают наши сотрудники, пусть все будет по правилам. А что касается вас, — снова обратился он к Шарко и Люси, — то следственное поручение международного образца готово — для России тоже. Даже если у вас не появится в нем нужды, пусть будет с собой, так же как координаты Лашери и сотрудников московской полиции, с которыми он связан, прежде всего майора Андрея Александрова. Принесу это все, когда вернусь от прокурора, тогда и пожелаю вам удачи.

Люси подошла к окну. Она смотрела в свинцово-серое тяжелое небо и думала о телах маленьких украинцев, которые излучают каждую секунду, наверное, столько же радиоактивных частиц, сколько снежинок кружится сейчас в воздухе.

— Мне кажется, мы ох как будем в этом нуждаться — в удаче! — прошептала она.

61