Атомка - Франк Тилье (2014)

Лестница осветилась, и они стали спускаться друг за другом, поскольку бетонные, грубо сделанные ступеньки были настолько узкими, что два человека бок о бок не уместились бы. Внизу доктор снова нажал на выключатель. Помещение, куда он привел полицейских, оказалось похожим на склеп, холод пронизывал здесь до костей, изо рта вылетали облачка пара, и чудилось, будто они попали в обиталище самой смерти.

— Тут со дня основания больницы хранятся ее архивы, — объяснил Юсьер.

Слова возвращались эхом, потолок был низким, давил на голову, на полках слегка покоробившихся стеллажей темного дерева лежала пыль. Остро пахло чернилами и старой бумагой. Люси вздрогнула, услышав, как за спиной захлопнулась дверь, и закуталась поплотнее, придержала руками воротник куртки. И подумала: как было бы здорово оказаться сейчас под теплым душем, а потом в кровати — подальше от всех этих ужасов…

— Здесь можно найти документы, датированные тысяча девятьсот пятым годом, они у нас самые старые. Думаю, не нужно вам объяснять: то, что упокоилось на этих обветшавших страницах, весьма неприятно видеть, ведь психиатрия скрывает тут свои самые мрачные времена.

Шарко чувствовал удушье, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не потребовать немедленного возвращения наверх. Стеллажи стояли тесными рядами, на каждом — сотни, если не тысячи папок… Сколько никому не известных людей было подвергнуто в этой больнице электрошоку, лоботомии, скольких избивали и постоянно унижали здесь, среди гор? Когда Юсьер исчез в одном из проходов между стеллажами, Франк потихоньку схватился за руку Люси.

А доктор тем временем достал с полки папку с черной обложкой и вернулся к ним:

— Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год… Неофициальная история болезни Жозефа, если угодно — мое личное расследование…

Юсьер выглядел серьезным и вместе с тем сильно встревоженным. Люси чувствовала: ему совершенно необходимо поделиться наконец с кем-то историей своих поисков, выплеснуть все, что жило у него внутри и так его пугало. Доктор открыл папку, вынул из нее фотографию и протянул лейтенанту полиции. Энебель поморщилась. На отпечатке, покрытом мелкими черными точками (что это? брак пленки?), под прозрачным колпаком лежал человек с обнаженным торсом. Лежал на кровати, напоминавшей больничную койку, — и все тело этого человека представляло собой открытую рану. Люси, перевидавшей немало трупов, почудилось, что этот уже в стадии разложения: сквозь изъязвленную плоть рук и ног явственно просвечивали кости. Глаза лежащего были открыты, взгляд устремлен в пустоту. Никогда ей не доводилось видеть живых людей в подобном состоянии!

Но при этом ей казалось, что человек на фотографии жив.

Люси отдала снимок Шарко.

— Это Иностранец, — пояснил врач. — Тринадцатого мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года некие «двое неизвестных», как записано в журнале приемного отделения, доставили его в больницу Анси. Пока больного осматривали и оформляли, эти двое исчезли, как и не было. Позже я узнал от жандармов, что пациент был совсем плох и почти не мог говорить, а если и произносил какие-то слова, то, как им казалось, не по-французски, а на одном из славянских языков, может быть по-русски. Фотография, которую вы держите в руках, сделана на третий день госпитализации, а еще через двое суток Иностранец умер…

Шарко сдвинул брови, вернул фотографию психиатру:

— От какой же болезни умер этот несчастный?

— Не от болезни… Или… как бы это сказать… Он умер не от обычной болезни — от лучевой…

Люси и Шарко переглянулись. Радиоактивность словно бы протягивала невидимую нить от одного эпизода их расследования к другому, связывала их между собой.

Психиатр между тем продолжал рассказывать: