Скажи мне, кто я - Адриана Мэзер (2019)

– Это пример более глобальной идеи, и я хочу, чтобы вы все ее обдумали. Но поговорим еще о мышьяке. В Средние века он пользовался бешеной популярностью: все обожали вызываемую им агонию и считали ее романтичной. Кто знает, почему?

Никогда не видела, чтобы кто-то с таким воодушевлением рассказывал о ядах, и не знаю, как к этому относиться. Она напоминает мою воспитательницу из детского сада в стиле Тима Бертона.

– Борджиа были звездами в области отравления мышьяком, – говорит сидящая рядом с Феликсом Аарья. – Считается, что мышьяк улучшает вкус вина, а Борджиа устраивали многочисленные званые ужины. Лукреция Борджиа носила яд в тайнике, который находился в ее перстне.

– О да, я очень люблю эту историю с вином! – восклицает Хисакава. – И мне всегда нравилась Лукреция. Какая личность! Еще идеи?

– Мышьяк был широко доступен в Викторианскую эпоху, его даже продавали в бакалейных лавках. Женщины принимали его в пищу или смешивали с уксусом или мелом и наносили на лицо, поскольку считали, что это улучшит цвет лица и разгладит морщины, – добавляет Феликс, и я замечаю у него на руке глубокую царапину, которой вчера на фехтовании, когда на меня напала Никта, явно не было.

– Совершенно верно. Мышьяк использовался в самых разных областях: в косметике, для консервации пищи, в качестве пестицида или красителя для ткани. Однако я думаю кое о чем конкретном.

– По симптомам отравление мышьяком напоминает холеру, – говорит Лейла. – Его жертв часто признавали погибшими естественной смертью.

– Дзинь-дзинь-дзинь! – говорит Хисакава. Аарья недовольно закатывает глаза – ее явно раздражает, что Лейла угадала правильный ответ. – Яд по-настоящему велик, если не оставляет следа, если его воздействие можно принять за последствия уже имеющейся у кого-то болезни, и все, что вам нужно, это устроить взаимодействие с ним жертвы. – Она обводит взглядом комнату. – Знаменитое высказывание философа и токсиколога шестнадцатого века, Парацельса, гласит: «Все – яд, все – лекарство; то и другое определяет доза». Это глубокомысленное заявление дает нам понять, что яд содержится повсюду. То, что бывает полезно в малых дозах, в больших может стать смертельным. Я говорю не только о веществах – лекарствах, которые человек принимает, или чистящих средствах, которыми он пользуется. Я прошу вас заглянуть за рамки очевидного и увидеть наиболее тонкие и – если вам удастся освоить их – лучшие яды: эмоциональные и психологические. Если вам удастся дать кому-то достаточно сильную дозу того или другого, последующая смерть, скорее всего, не оставит никаких физических следов. Тактику применения подобных методов трудно распознать, и какую-либо структуру можно различить только в едва заметных переменах.

То ли это самое пугающее, что я когда-либо слышала, то ли она просто проливает свет на нечто важное. Человек может захлебнуться печалью, по ошибке убить друга от ярости или изолировать себя из-за паранойи. Но если кто-то умышленно дергает за веревочки, можно ли заметить, что это происходит с тобой? Меня снова одолевает чувство, что это не просто урок. Не говоря уже о том, что папа упоминал нечто подобное насчет моделей. Такое ощущение, что куда ни повернись, я все больше осознаю, как мало понимала свою жизнь в Пембруке.

…В комнату проникает запах французского тоста и нагретой черники, и я, чуть ли не падая с кровати, мчусь на кухню. Папа передвигает сковородку. Я обнимаю его сзади.

– С днем рождения, Нова, – говорит он, оборачивается, крепко обнимает меня и целует в лоб. – Тетя Джо уже звонила… дважды. Хотя я сказал ей, что ты спишь. – Он улыбается и качает головой. – Она приедет к твоему возвращению из школы, наверняка с каким-нибудь дурацким подарком.

– Кстати, о дурацких подарках, – говорю я, зачерпывая пальцем свежие взбитые сливки на столе. – Где он?

– Кто? – спрашивает папа. По его тону понятно, что он прекрасно понимает, о чем я.

– Сюрприз, который ты мне обещал!