Год нашей любви - Сарина Боуэн (2014)

Я проснулся в канун Нового года голышом, лежа в чем-то, похожем на облако. На самом деле, это была кровать в большой гостевой спальне восточного крыла особняка Стейши. Я лежал один, потому что, когда бы я ни оставался в Гринвиче, меня всегда укладывали в отдельной комнате. Родители Стейши не были идиотами – они прекрасно знали, что мы занимаемся сексом, но предпочитали делать вид, будто это не так.

Я не принимал это на свой счет. Если им хотелось притворяться, что их малышка никогда не заходила в джакузи их личной ванной, а потом не отплясывала для меня стриптиз, это было их правом. Хорошо, что эти счастливцы ушли на званый ужин прошлым вечером.

Простыни в гостевой спальне были сделаны из какого-то нелепого мягкого хлопка. Я слышал однажды, как Стейша и ее мать трепались о толщине нитей, и я, как двадцатиоднолетний обладатель члена, естественно, не обратил внимания на их разговор. Однако, когда бы я ни спал chez Bacon[11], я вынужден был признать – их одержимость европейским постельным бельем имеет свои преимущества.

С тех пор как мой гипс наконец-то сняли (это случилось на следующий день после Рождества), я впервые проснулся по-настоящему голым. Мой утренний стояк терся о простыни, а мои ноги путались в них.

Блаженство.

Мысли непринужденно текли в моей голове. Теперь я почти поправился. Да, нога все еще ныла к концу дня, и я по-прежнему не мог двигаться в полную силу. Но все равно это был прогресс. Я только что получил письмо из Харкнесс-колледжа с уведомлением о том, что они не побеспокоят меня, требуя переселиться в Бомонт, до следующего года. То есть я сохраню свой огромный «люкс» с собственной ванной и двуспальной кроватью.

Мысли о Макгеррине заставили вспомнить о Кори. И вот я снова грезил о ней, лежа с голой задницей и огромным стояком. Да, это было уже не в первый раз. Последние две недели я то и дело возвращался к ночи в ее постели, к ощущению ее тела рядом с моим. Когда я касался ее, она издавала самые эротичные вздохи, которые мне приходилось слышать за всю мою жизнь. Я просто не мог устоять – в отличие от той части моего тела, у которой с «устоять» все было в полном порядке.

Потом я захотел помучить себя как следует и вспомнил тот самый нереально острый момент, когда она наклонилась ко мне и… Черт, это был такой кайф, который я не мог сравнить ни с чем, изведанным раньше. «Это за то, что осмелился назвать меня трусихой», – заявила она. И огонь в ее глазах заставил меня совсем слететь с катушек.

Господи, сколько можно думать об этом?

В конце концов, мы ведь ничего особенного и не сделали. Просто немного развлеклись. Люди поступают так постоянно, верно? Конечно, это была не просто пьяная интрижка. Кори не была мне безразлична, но это только часть правды. То, что она рассказывала о своих проблемах, и побудило меня поступить именно так. Больше, чем что-либо, я хотел дать Кори понять, что она на все сто процентов сексуальна. Я думал, что смогу доказать ей это, и я доказал.

Проблема в том, что я доказал это нам обоим.

И вот теперь я лежал в доме своей девушки, мой член был тверд как камень, а думал о том, как моего тела касалась другая. А потом – потому что ничего в моей жизни никогда не сходило мне с рук – дверь отворилась, и вплыла Стейша. Она, как обычно, была уже при параде: черные обтягивающие брюки, мягкий, дорогой на вид свитер.

Я откашлялся.

– Привет, красотка.

– Привет. – Она закрыла дверь за собой и повернулась ко мне с елейной улыбкой.

Вот оно! Сколько бы я ни бывал в здешней тошнотворной роскоши, принцесса из Гринвича всегда смотрела на меня так, будто я был лучшим лакомством в мире. И это наполняло меня шальной радостью. Она ублажала свои ореховые глаза не кем-то, а мной — отребьем из штата в заднице мира без отца в свидетельстве о рождении и со счетом в банке, денег на котором едва бы хватило на пятимесячный запас пиццы и пива.