Три цвета любви - Олег Юрьевич Рой (2020)

Откликов на поэзию было куда меньше, чем на рецепты. Нередко кто-нибудь глупо спрашивал: это твое? Леля терпеливо отвечала: Мандельштам (Рубцов, Фрост, Лорка). Но все же отклики были. И Леле почему-то становилось немного легче. Словно раздвигался ледяной круг безнадежного одиночества. Иллюзия, конечно, но что — не иллюзия? Чувство-то, что «легче», оно-то — реально!

Один-два комментатора посоветовали группу поддержки в той же соцсети — там собрались те, кто потерял кого-то из близких. В группе Леле не то чтобы не понравилось, но разговоры с теми, кто пережил такую же, как она, утрату, не помогали. Совсем. Все были преувеличенно дружелюбны, непрерывно твердили друг другу «держись» и рассказывали, как им больно и плохо. Девушка (хотя кто ее там, в интернете-то, знает, может, старичок подагрический девушкой прикидывается) с ником «Unhope» (безнадежность) написала пост, где гневно разбивала утверждение, будто время лечит. Писала, что это все вранье, что проходит неделя за неделей, месяц за месяцем, а легче не становится! Все болит и болит! Хоть голову об стенку разбей! Леля подумала, что Анхоуп права. И поймала себя на страшной мысли: она ведь сама и не хочет, чтобы стало легче. Если боль утихнет — значит, она Леньку… забывает? Думать так было жутко, потому что без него Леля себя не мыслила.

Анхоуп утешали, писали «держись», и все такое. Только Дианаб8, обычно комментировавшая редко и скупо, тут вдруг разразилась довольно обширным текстом. Процитировала жестокий и циничный анекдот про вдову, которая подбивает клинья к ночующему в ее доме мужчине, ссылаясь на то, что ей холодно, а когда тот раз за разом изображает непонимание, говорит, что покойный муж в такие минуты согревал ее собственным телом. Мужчина же в ответ заявляет: «Мадам, ну я же не могу в три часа ночи идти отыскивать тело вашего покойного мужа!» Вы все здесь, резюмировала Диана, именно этим и занимаетесь: тащите в постель «тело покойного мужа». На Диану, естественно, набросились, обвинив в бессердечии. И из группы, разумеется, выкинули.

Леля после этого ушла из группы сама. Неизвестная Диана проявила, конечно, вопиющую бестактность. Но читать бесконечные «держись, мы с тобой» было уже невыносимо. Все равно что поселиться на кладбище.

Изливать душу близким постепенно стало как будто… неловко. Нет, все проявляли чудеса отзывчивости, но они ее — утешали! Утешали! Уговаривали, что жизнь продолжается, что нельзя бесконечно пережевывать одни и те же мысли, нельзя зацикливаться на своем горе, нельзя загонять себя в черную дыру, надо чем-то заняться, на что-то отвлечься, переключиться. Вернуться к жизни, в общем.

Неужели они ничего не понимают? Не понимают того, что Леля просто не представляет, как дальше жить. Нет, не то. Не как дальше жить, а откуда вообще эта самая жизнь возьмется? Кто будет жить? Она, Леля? Но никакой «ее» никогда не существовало, всегда были «мы». И эти «мы» вдруг кончились. И жизнь тоже. Очень просто.

Просто-то просто, но ведь не объяснишь. И что тогда толку разговаривать?

Вот, к примеру, позвонит Леля сейчас кому-нибудь, станет рассказывать о визите к Наташе. Нет, посмеяться не посмеются — потому что тактичные и не захотят ее обидеть, — но разве поймут? Вряд ли.

Зато интернет — он все примет. Даже если кто-то заявит, что гадалки — это глупость и мракобесие, кто-нибудь другой непременно возразит: «Есть многое на свете, друг Горацио». Да, надо написать о сегодняшних событиях. Глядишь, и полегчает, как нередко происходит, когда изольешь душу случайному попутчику в поезде.

Она начала укладывать события дня в слова, фразы, абзацы. Впрочем, до последних не дошло. Даже фразы не выстраивались! Господи, никогда, никогда у нее не было проблем с изложением собственных мыслей и чувств, а сейчас многочисленные «я», «мне», «меня» царапали, скручивались колючей проволокой, мешая писать.