Три цвета любви - Олег Юрьевич Рой (2020)

Леля наклонила бутылку над тяжелым, с толстым дном, широким стаканом — вроде тех, которые «полагались» для виски. Хотела чуть-чуть, но рука дрогнула, золотистая жидкость заполнила стакан почти до половины. Получилось неожиданно красиво. Полюбовалась. Пригубила.

Попыталась, точнее. Сплюнула в раковину, выплеснула туда же и налитое. Автоматически вымыла стакан, поморщившись, когда влажное стекло скрипнуло под пальцами. Раньше ей нравился этот звук — звук чистоты. Но сейчас он напомнил накатывающие бесконечно телефонные гудки. Нет. Не надо об этом думать. Нельзя.

За киршвассером стояла пузатая бутылка недорогого бренди. В баре имелся и «Наполеон», и «Камю», и четвертьвековая «Армения», и еще что-то. Запасы пополнял Ленька, ей было все равно. Сейчас уж тем более. Сойдет и «кухонный» бренди!

Не сошло. «Как бы коньяк» отправился следом за мускатом. Не то. Все не то. И не так.

Не «Наполеон», короче говоря.

Наполеон… Может, тортик испечь? Что там Мика говорила про русский дзен? А, да, она удивлялась, что Леля совсем забросила кулинарию. Делай хоть что-нибудь, говорила Мика. И этот холодный голос в голове твердил то же самое: делай хоть что-нибудь.

Тортик… Ну не «Наполеон», тем паче не «Захер», что-нибудь попроще, чтобы не напутать, не испортить. Леля поднесла к лицу ладонь, несколько раз сжала и разжала кулак — пальцы явственно дрожали. Тортик, говорите? В таком состоянии не то что тортик, бутерброд не сделаешь.

Раньше — до… до всего этого — она просто села бы на пол и поплакала. Или поскулила: что я плохого сделала? Но раньше, в той, прошлой, жизни, все складывалось по-другому. Раньше у нее был Ленька. Даже когда его не было рядом — он все равно был. И пожаловаться в никуда, сидя на полу, было все равно что поплакаться ему в плечо. А сейчас — действительно в никуда.

И еще — последние десять лет рядом был Джой. Вот если бы сейчас ткнуться лицом в его мохнатую морду! Почувствовать на своей щеке влажное прикосновение жесткого колючего языка — так Джой утешал. Джоинька, как же ты далеко, мальчик мой…

Наверное, она действительно все себе выдумала. Сочинила мираж: Ленька жив, только далеко. Мираж. Прохладное озерцо, окруженное сочной зеленью и цветами, вон там, между теми двумя барханами, надо только немножко еще пройти… Постараться, переставляя вязнущие в раскаленном песке ноги, не обращая внимания на горькую сухую пыль… Но зелень, прохлада, веселые крики птиц все отодвигаются, отодвигаются…

И — растворяются в белом от жара небе. Нет никакого оазиса. Мираж.

И Леньки нет. Выдумала сказку. А реальность — вот она. Ослепительно высохшая. Обжигающе ледяная.

И некому жаловаться.

Да что же это такое! Неужели она сама по себе ничего не может?!! Неужели она, Леля, — действительно грудной ребенок, с которым надо нянчиться, иначе он умрет от голода и холода?

Наверное, они все так о ней и думают: бедная, слабенькая, беспомощная. Леле вдруг стало обидно. Это же неправда! Это не может быть правдой!

Неужели она не в состоянии сделать себе бутерброд?!

Бутерброд? Организм прав, выпивка — плохая идея. А вот поесть, наверное, стоило бы. Потом постараться поспать. Если заснуть не удастся, можно снотворное выпить — у Леньки в кабинете, в сейфе, лежали какие-то таблетки. Но сперва — поесть. Не бутерброд, а яичницу, например. Самую элементарную, без изысков. Без ветчины, помидоров, сыра. Если, конечно, яйца в холодильнике найдутся.