Три цвета любви - Олег Юрьевич Рой (2020)

В университетском курсе английской литературы они — юные, ничего не понимающие в жизни дети — проходили «Театр» Сомерсета Моэма. Смаковали изящество стиля, тонкий психологизм и прочие ништяки. Несмотря на детальное до отвращения препарирование, роман Леле так и не разонравился. А вот советская экранизация доводила ее почти до бешенства. Нет, ну как так можно?! По книге пятидесятилетняя Джулия Ламберт выглядит не старше тридцати — ибо профессия обязывает, потому Джулия старается: массаж, диета и прочее. В английской экранизации все так и есть, и за это можно простить несколько вольное обращение с текстом романа. Потому что сохранено главное — его дух.

А Вия Артмане в этой роли? Нет, ну царственная, что да, то да. Несомненная примадонна! Но смотрится ведь как раз на тот самый полтинник! Потому и влюбленность ее в юного Тома выглядит не столько пронзительно, сколько смешно. Вроде тех дам, что Леля встречала на светских мероприятиях — в сопровождении молодых и прекрасных «мальчиков». Так и хотелось спросить шепотом: он из какой службы эскорта, такой прелестный? В то, что «мальчик» искренне влюблен в расплывшуюся (или, наоборот, скелетоподобную от вечных диет) стареющую тетку (пусть и в дорогущих туалетах и макияже от суперпрофессионального визажиста), верилось с трудом. Хотя, конечно, в жизни бывает всякое, и возрастное неравенство пары — еще не свидетельство того, что их любовь — неправда.

История Нинон Ланкло — не выдумка.

И Мика вон не парится: и замуж то и дело выходит, и мальчиков в промежутках между мужьями заводит. Еще и смеется: они сами заводятся. И, кстати, Микины мальчики, на двадцать лет ее младше, глядят на нее с обожанием и впрямь искренним. Еще бы! Эффектная, стремительная, сокрушительно обаятельная — кому тут вздумается вспомнить про «баба ягодка опять»? Ну морщинки, ну кожа уже не так свежа, как в двадцать лет, но, как сказал однажды Дим: кто станет обращать внимание на морщинки, когда глаза горят?

Леля подобного рода мезальянсы не осуждала, даже не смеялась над ними, просто смотрела словно бы вчуже — меня все это не касается. Примерно как страсти футбольных болельщиков: ясно, что чувства их вполне искренни и пылки, но лично у нее внутри ничего на эти страсти не отзывается. Не ее «костюмчик».

И вот — здрасте-пожалста, Алик. Нежданно-негаданно.

Леля удивлялась сама себе, но, хотя и чувствовала себя в этих отношениях немного странно, опускать стыдливо глаза ее вовсе не подмывало. Потому что — всякое в жизни бывает. Параллели с литературной Великой Актрисой, закрутившей роман с ровесником своего сына, напрашивались, конечно. Но подумаешь, параллели! Может, у нее как раз редкое исключение из общего правила случилось. Вон счастлива же Пугачиха со своим Галкиным! Почему бы и Леле не… Тем более — не влюблена же она в Алика? Нет, конечно! Ну… разве что самую-самую чуточку!

Ульяна мезальянс не одобряла явно и недвусмысленно: перед визитами к матери непременно звонила: ты одна? Как будто намекала, что недовольна происходящим. Ну да, еще бы ей быть довольной: мать связалась с мальчишкой из ее, Ульяниного, круга! Скандал! То, что Леля и сегодня выглядела максимум старшей сестрой собственной дочери, в расчет не принималось. Все равно скандал и сущее неприличие. Правда, вслух своих претензий Ульяна не высказывала, но поглядывала на Лелю угрюмо, исподлобья и словно бы испытующе.

Дим отмалчивался. Вытаскивать Лелю на прогулки перестал — да и зачем, если и без него есть кому, — только однажды, когда она в открытую спросила: ты что, недоволен? — пожал плечом: это твоя собственная жизнь, тебе и решать. Только попросил быть поосторожнее. В каком, интересно, смысле?

Мамуля, с тех пор как Леля забрала у нее ключи, носа к дочери не показывала — изображала, что оскорблена до глубины души. Только однажды, позвонив, высказалась в духе: опомнись, не позорься и еще что-то про то, что это Мика со своими проповедями о свободе в нынешнем Лелином «падении» виновата.