Ночной поезд - Эмили Барр (2017)

Дом Гая Томаса находился на открытой местности за Пензансом. Чтобы до него добраться, мне пришлось взять на поезд свой велосипед и затем поколесить вверх и вниз по холмам. Хотя у меня всегда было чувство, будто Фалмут находится на крайнем западе, теперь я вспомнила, что это не так. Между тем местом, где живем мы, и настоящим западным Корнуоллом пролегают многие мили.

Земля здесь была каменистой, а освещение – иным, каким-то утонченным, почти эфирным. Тут я почувствовала, что нахожусь на самом краю континента, на скалах, выступающих из широкого ложа Атлантики. Воздух оказался необычайно свежим, потому что после Труро в Корнуолле уже не было настоящих городов, а Труро находился на много миль к востоку. Поблизости располагались лишь портовый городок Пензанс, имевший статус гражданского прихода, и деревни.

Жилище Томасов представляло собой массивный каменный сельский дом неподалеку от деревни Сент-Буриан, располагавшейся близ деревни Сеннен и Лендс-Энда[41]. Здесь у меня возникло ощущение, что я нахожусь на краю света, наполненном новыми возможностями – возможностями все изменить. Мне показалось, что даже ангелы могут плавно спуститься с небес и приземлиться передо мной прямо на дороге. Что кусты могут вспыхнуть пламенем.

Неуместным тут оказался фургончик телевидения, припаркованный у ограды поля. Дальше, вдоль всей узкой дороги, наполовину в канаве, стояли припаркованные машины. Ворота, ведущие к дому Томасов, были заперты на висячий замок, и их облепила толпа журналистов, болтающих с черствой беспардонностью. Изо рта у них вылетал пар, образуя маленькие облачка. Журналисты притопывали ногами, отсылали по телефону эсэмэски и казались скучающими и удивительно молодыми. Я-то заранее представляла себе старых, седеющих писак с Флит-стрит[42], но эти розовощекие тинейджеры выглядели так, словно проходили учебную практику.

Я протиснулась мимо них и стала карабкаться на ворота. Когда я уже наполовину перелезла и вид имела самый неэлегантный, все ринулись ко мне и принялись меня фотографировать, просто на всякий случай. Будь я на их месте, тоже бы сфотографировала: я вела себя отнюдь не как типичная гостья скорбящей вдовы. Откуда им было знать, кто я такая!

– Привет, вы друг семьи? – спросил миловидный молодой человек. – Как себя чувствует Диана?

– Как дети? – спросил еще кто-то.

– Извините. – Я почувствовала, что должна что-то сказать. После этого, впрочем, я больше ничего не смогла придумать, поэтому зашагала по подъездной аллее мимо двух кошек (одна была маленькой и рыжей, другая – огромной и черной, напоминающей внедорожник) и притворилась, что не слышу их.

Все изменилось, когда полиция доказала, что Лара находилась на том поезде, когда он выехал из Лондона, и что у нее был роман с Гаем Томасом, причем их отношения распространялись и на их лондонский быт и оба успешно жили двойной жизнью. Все на том ночном поезде о них знали. По утрам персонал приносил им в купе завтрак на двоих, зная, что они частенько опускают верхнюю полку, чтобы провести ночь в одном купе. Если верить газетам, койки были недостаточно широки для того, чтобы на них могли спать вместе даже самые разнесчастные любовники. А теперь Гай был мертв, а Лара так и не нашлась. И поскольку Сэма быстро исключили из числа подозреваемых, все пришли к нелепому выводу, что Лара убила Гая Томаса – по общему мнению, вероятно, непредумышленно, в результате ссоры по поводу того, покинет он свою жену или нет, – и сбежала.

Жена Гая Томаса Диана сначала узнала, что ее мужа убили, а затем – что он с легким сердцем ей изменял. За воротами ее дома толпилась пресса, фокусируясь на сочинении завтрашних заголовков. Личная жизнь ее мужа была во всех газетах и телепрограммах: мир все никак не мог ею насытиться. Я даже отдаленно не могла представить, что творилось у Дианы в душе.