Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер (2021)

Стимуляция не помогла. Схватки не начинались. В четыре часа уже смеркается. Солнце опускается за холм. В саду паутина теней, отбрасываемых кустами, удлиняется и постепенно растворяется в сумерках. Я заворачиваюсь в одеяло. Убеждаю себя, что многие рожают ночью. Может, и я сегодня вечером начну рожать. Перебираюсь на диван, сижу, вперившись в потолок. Каждый завиток, каждую трещинку гипсовой лепнины я знаю как свои пять пальцев.

Проходит еще час. Ничего. Отбрасываю в сторону одеяло, встаю и принимаюсь наводить порядок в одном из выдвижных ящиков. Вскоре мне это надоедает. Я задвигаю ящик, завариваю чай и сажусь за кухонный стол. Открываю книгу, которую читаю, но сосредоточиться на чтении не могу. После каждого абзаца внимание рассеивается. Я возвращаюсь в гостиную, пытаюсь поудобнее улечься на диване. Закрываю глаза. И в воображении снова всплывает ее лицо.

Огонь в камине догорает. Раскаленные докрасна тлеющие угли постепенно превращаются в серую золу, легкую и воздушную, как снежные хлопья за окном. Наконец, устав ждать, я пораньше ложусь спать, но заснуть не получается.

В половине девятого звонит мой телефон. Это Кэти. Я спрашиваю ее о Рейчел, слышала ли она о ней что-нибудь на работе. Кэти на мои вопросы не отвечает.

— Хелен, можешь сейчас встретиться со мной?

— Кэти, я уже в постели. Сил нет.

— Охотно верю, откуда тебе их взять… Ты уж прости за беспокойство.

Я слышу в трубке приглушенный гомон голосов, несущийся откуда-то из глубины на другом конце линии. По-видимому, Кэти в пабе.

— Послушай, я сейчас в конце твоей улицы, — говорит она, понижая голос. — В «Плюмаже». Подойдешь, а? Прошу тебя. — Помолчав, она добавляет: — Это важно, иначе я не стала бы настаивать.

— Так, может, сама ко мне придешь?

Она настаивает.

— Хелен, прошу тебя. Всего на десять минут.

Я медленно одеваюсь и тащусь в паб. Зимний ветер кусает пальцы. В воздухе трещит мороз. Жаль, что я не подумала надеть перчатки. Иду еле-еле, неровным шагом, опасаясь поскользнуться на льду. Тротуар песком не посыпан. Свет уличных фонарей отражается от ледяной корки, затянувшей лужи.

Наконец я у паба. Открываю дверь. Мое лицо обдает теплом. Кэти заняла столик у дальней стены. При виде меня она радостно улыбается, бросается ко мне, помогает сесть.

— Не беспокойся, — бормочу я. Стряхнув с брюк тающий снег, грузно опускаюсь на зеленое кожаное сиденье в кабинке. Я чувствую себя огромной. Такое ощущение, что ребенок поглотил меня, целиком и полностью узурпировал мое тело. Какой-то мужчина помогает сдвинуть стол, чтобы я сумела втиснуться на сиденье.

— Пойду принесу что-нибудь выпить.

Коротая время за ожиданием, я обвожу взглядом зал. Когда в следующий раз мне удастся побывать в пабе? Этот довольно славный, уютнее, чем я его помню. В камине стреляет огонь, каминная труба увешана подковами, хлипкие полки до отказа уставлены серебряными пивными кружками и пыльными старыми бутылками с моделями судов внутри. Зал наполняет тихий гул голосов, пахнет сидром и глинтвейном. Над стойкой бара висят украшения кричащих зеленых, красных и золотистых цветов. Так ведь почти декабрь. А я даже не вспомнила про Рождество. Словно время идет вперед без меня. Я застряла в том вечере, когда она исчезла.

Возвращается Кэти. Мне она взяла что-то безалкогольное, себе — большой бокал красного вина. Она ставит напитки на стол, заключает меня в кольцо своих рук, которые не сходятся на моем животе.

— Хелен, уже вот-вот, — отмечает Кэти.

Вид у нее встревоженный: плечи напряжены, брови насуплены. До моего прихода она уже выпила вина. Пустой бокал стоит посреди стола рядом с обрывками картонной подставки под пиво, которую она изодрала в хлам. Одной рукой Кэти то и дело закладывает за правое ухо прядь волос.

— Спасибо, что уважила, — издалека начинает она. — Я давно здесь сижу, не заметила, как снег посыпал. — Кэти морщится. — Надеюсь, ты нормально дошла.