Девушка натыкается руками на что-то твердое, открывает дверь и снова закрывает ее за собой. Теперь вокруг нее сплошные стены, не повернуться, не убежать. Она тяжело дышит, но шаги приближаются. Пахнет сырой землей, запах усиливается, за ним уже совсем не слышно вони навоза. Он приближается вместе с шагами. Страх тоже сильнее, он растет, мешает дышать и думать.

Шаги останавливаются, но запах сырой земли такой сильный, что становится понятно: преследователь совсем рядом. Пальцы скребут по твердой поверхности, и преследователь слышит этот звук. Легкий ветерок касается лица, запах ударяет в нос с такой силой, что девушка захлебывается им.

Где-то во всем этом безумии Никита чувствует легкий укол, после чего наступает тишина.

Тишина наступила как в сознании Лидочки, так и в фургоне. Никита уже отпустил ее руку и медленно поднялся, а Воронов и Леша все еще молчали, глядя на него.

— Значит, она действительно была в тесном помещении, но пряталась там, — первым нарушил молчание Леша.

— Действительно? — ухватился за его оговорку следователь. — Почему действительно? Ты знал, что она должна там быть?

Леша и Никита переглянулись. В глазах первого был немой вопрос, и второй коротко кивнул. Говори, что уж теперь.

Рассказ о студентке Никиты и ее необычных снах следователь выслушал молча. Не стал ни насмехаться, ни укорять за то, что они начали свое расследование в обход него. И Никите показалось, что все то, что он раньше слышал о Воронове, было не такой уж правдой. Какими бы ни были обстоятельства убийства, не может человек внезапно поверить в то, что раньше отрицал. Или, быть может, дело в том, что Никита был сыном его старого знакомого? Историю которого Воронов, очевидно, хорошо знал. Все знакомые их семьи знали. История эта тогда прогремела на весь регион, сложно было не узнать. А сейчас не то из уважения к Андрею Кремневу, не то из сочувствия к его сыну смеяться над ним не стал.

— Если девчонке приснится еще один сон, сообщите мне, — мрачно велел он, направляясь к двери. — Это не убийства, а черт знает что. За любую соломинку уже схватишься.

Выходить не стал, замер на пороге, огляделся по сторонам, а затем махнул кому-то рукой. Через короткое время к ним подошел смешной мужичонка невысокого роста, с абсолютно лысой, как колено, головой и в больших круглых очках. Он без конца теребил в руках носовой платок и посматривал на полицейских со страхом.

Следователь описал ему место, почувствованное Никитой, и мужичонка, которого звали Германом Игоревичем, заявил, что знает, о чем идет речь. Воронов, Леша и Никита направились за ним и вскоре оказались в большом фургоне, насквозь пропахнувшем навозом. Негромкое ржание дало понять, что здесь держат лошадей, и тусклый свет, вспыхнувший под потолком, подтвердил эту догадку. Вдоль одной стены было оборудовано несколько загонов, из которых тревожно поглядывали на чужаков лошадиные головы. Лошади не понимали суеты, опасались чужих запахов, а потому испуганно ржали.

Герман Игоревич по узкому проходу, где можно было идти только по одному, провел их в дальний конец фургона, где указал на стоящий в углу небольшой деревянный ящик.

— Здесь мы держим кое-какие атрибуты для выступления лошадей, — пояснил Герман Игоревич. — Сейчас они все под куполом, поэтому ящик пуст.

Воронов посмотрел на Никиту, молчаливо спрашивая, похоже ли это на ящик из его видения. Никита подошел ближе, откинул крышку. Нематериальные вещи он чувствовать не умел, но, коснувшись раскрытой ладонью внутренней стенки ящика, узнал ощущения. Девочка действительно пряталась в этом ящике, здесь еще можно было почувствовать легкий запах ее страха.

— Позову криминалистов, — удовлетворенно кивнул следователь. — Пусть посмотрят, вдруг там осталось что-то интересное.