Траектория полета - Карен Уайт (2019)

Я шла медленно, ставя обе ноги на ступеньку, прежде чем перейти к следующей. На самой нижней я остановилась.

Растерянный. Да, именно так. У Берди был растерянный вид. Не пустой, отсутствующий взгляд, к которому я привыкла, а досадливый, будто она не может что-то найти. Только вот что? Стоя в темноте, вдыхая солоноватый воздух, принесенный ветром с залива, я решила, что список моих потерь слишком длинный, чтобы изучать его сейчас.

Я собрала все фотографии и вышла из задней двери, собираясь пройти к своей машине, однако край неба, подкрашенный светом зари, поманил меня к пристани – моему детскому убежищу. Выбеленные солнцем доски тянулись над водой, точно огромный палец, указывающий на карте мое место назначения.

Коричневая цапля парила в каскаде разноцветных облаков, словно старый друг, приветствующий мое возвращение домой. Я смотрела на светлеющее небо, пока не стали слезиться глаза, думая о скорби Мейси, о потерях Берди, об обещаниях, которые дала и пыталась сдержать.

Я не хотела здесь оставаться. Хотела уехать в Новый Орлеан, забыться среди чужих вещей и позабыть, кто я есть. И кем была раньше. Однако уехать я не могла. Пока не могла. Говорила себе, что остаюсь из-за дедушки и Берди, хотя в глубине души знала, что просто-напросто не могу уехать, оставив все так, будто ничего не изменилось – будто ничего не способно измениться. Еще из-за Бекки, конечно. Видимо, я все-таки чему-то научилась к своим тридцати пяти годам, если понимала, что заскочить ненадолго и умчаться назад – так же невозможно, как почистить ведро устриц и не заработать мозолей.

Я повернулась спиной к наступающему рассвету и зашагала к машине, задаваясь двумя противоположными вопросами: как надолго я могу остаться и как скоро могу уехать.

Глава 12

«Мозг пчелы, овальный по форме, размером не больше кунжутного семечка, и все же пчела обладает удивительно хорошей способностью учиться и запоминать. Она способна произвести сложные вычисления, чтобы оценить расстояние до дома, и помнит место, где находила источник нектара».

Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта

Берди

С того момента, как отец разбил чашку и блюдце, сквозь темноту проникает все больше света. Свет заставляет меня видеть и слышать. И вспоминать. Звук разбившегося фарфора словно расколотил что-то внутри меня. Часть меня этому рада, другая часть желает сбежать обратно во тьму, встать спиной к занавесу и продолжить играть роль. Так спокойнее. Когда мне в голову приходит мысль сойти со сцены, у меня возникает странное желание кричать, кричать и кричать. Что-то меня пугает. Нечто, что я боюсь увидеть.

Пока я лежала в постели и пыталась заснуть, я слышала, как ссорились Мейси и Джорджия, и мысленно вернулась в прежние времена, когда они были подростками и ненавидели друг друга с той же силой, с какой друг друга любили. У меня самой – ни сестер, ни братьев, сравнить мне не с чем, но я всегда думала, что их ссоры – моя вина, что я плохая мать. А я всегда так хотела быть хорошей мамой. Лучшей. Только у меня не вышло. Я пыталась утешиться, убедив себя – все, что я делала, я делала по любви, однако смотреть, как рушится жизнь моих дочерей, – это как смотреть в лицо святому Петру у ворот рая, осознавая свои грехи.

Я открыла дверь, желая увидеть за ней Бекки. Когда Бекки была младенцем, именно ее плач впервые пробудил свет в моей голове. По ночам я слышала ее тихие всхлипы задолго до того, как просыпались ее родители. Я брала ее на руки, и Бекки успокаивалась, разглядывала меня темными глазами, так похожими на мои. На ее личике было такое серьезное выражение, будто она читала мои мысли и прекрасно их понимала. Как будто видела мои воспоминания о солнечном дне с запахом хлеба, и солнца, и меда, и всего, что случилось потом.