Траектория полета - Карен Уайт (2019)

– Изначально я намеревалась просто повидаться с тобой и сразу уехать, но город такой очаровательный, и у нас с Джорджией, кажется, много общего, поэтому я решила задержаться на пару дней. Возьму маленький отпуск. Пусть Генри узнает, как трудно вести хозяйство и следить за расписанием четверых детей. Это пойдет нам обоим на пользу.

– И где ты остановишься?

– В «Консульстве», в люксе с видом на реку. Они упомянули, что молодой человек, очень на меня похожий, тоже остановился у них.

Джеймс пристально посмотрел на сестру и так напомнил мне Мейси, когда та на меня сердилась, что я едва не расхохоталась. Меня спасло появление официантки, готовой принять заказ.

Мы с Кэролайн попивали воду со льдом и разговаривали, а Джеймс хранил каменное молчание. Кэролайн, возможно, привыкла к этой грани личности Джеймса и никак не комментировала его поведение. Меня же нервировало то, как сильно он отличался от того вдумчивого и зрелого мужчины, каким я его знала до приезда сестры.

Принесли еду, и разговор переключился на семейный сервиз Графов.

– Как близко вы подошли к определению его ценности? – спросила Кэролайн.

– Уже ближе, – ответила я, – однако дело оказалось сложнее, чем я думала. Похоже, индивидуальный дизайн, созданный французским художником Эмилем Дювалем во второй половине девятнадцатого века. Меня сбивает с толку то, что я, кажется, видела такой же предмет здесь, в доме моей матери, много лет тому назад. К сожалению, мы его пока не нашли. Здравый смысл подсказывает, что если узор тот же самый, то эти предметы не могут быть из одного частного заказа. Как бы тогда предмет из вашего сервиза оказался в нашем доме? Хотя пока не увижу, не могу быть абсолютно уверена.

Кэролайн задумчиво кивнула.

– Каков следующий шаг?

– У меня есть знакомые в самом большом музее лиможского фарфора во Франции, они пытаются найти в старых документах записи с именем Эмиля, которые могли бы привести нас к клиенту. А мы здесь просматриваем конторскую книгу поместья в родном городе художника, надеемся найти запись о вознаграждении, выплаченном либо ему напрямую, либо фабрике Хэвиленда.

Кэролайн, придерживая обжаренную устрицу вилкой, отрезала ножом маленький кусочек.

– Мы знаем, что это – лиможский фарфор конца девятнадцатого века. Разве не достаточно, чтобы определить его цену?

– Безусловно. Я могла бы назвать цену прямо сейчас. Но она может оказаться заниженной. Если это индивидуальный дизайн и клиент был кем-то выдающимся или историческим лицом, реальная цена окажется гораздо выше. Если мы все же не найдем дополнительную информацию, тогда, думаю, сможем предположить, что это не индивидуальный, а просто ограниченный выпуск, и поставить точку. И на основе этого предположения я смогу подготовить оценку стоимости.

Я покосилась на Джеймса.

– Ваш брат мне очень помог – часами искал в Интернете, просматривал каталоги. Вероятно, теперь он сумеет описать десятки лиможских рисунков, даже если разбудить его посреди ночи.

Уголки рта Джеймса едва заметно дернулись. Он взял кусочек хлеба и обмакнул в крабовый дип.

– Ваша бабушка когда-нибудь рассказывала вам об этом фарфоре? Джеймс говорит, он помнит только то, что она им очень гордилась и никогда не пользовалась. Но вы старше, может быть, вспомните что-то еще?

Кэролайн изящно вытерла уголки губ салфеткой.

– Я помню, как бабушка жалела, что пары предметов не хватает. Она оставляла для них место на полке, как будто ждала, что когда-нибудь они объявятся. Впереди и в центре она оставляла большое пространство – видимо, для крупного предмета.

– Может, тот предмет разбился?

– Не знаю. Однако, полагаю, если бы он разбился, бабушка расставила бы посуду так, чтобы его отсутствие не было заметно.

Я задумчиво посмотрела в свою опустевшую тарелку, мельком подумав, не должна ли смутиться, что съела так много.

– Вы помните, какие там предметы?