Еще одна из рода Болейн - Филиппа Грегори (2018)

Конечно, утром она проснулась. Проснулась, приказала сделать ванну и чтобы вода была погорячей, будто хотела заживо свариться, только бы не чувствовать этой непереносимой боли в сердце и во всем теле. Стояла в ванне, неистово терла себя мочалкой, а потом легла в мыльную пену, приказала служанке подбавить еще кипятку. И еще. Король прислал сказать, что будет на заутрене, она обещала присоединиться к нему за завтраком – она слушает мессу у себя. Велела мне взять мыло и мочалку и тереть ей спину до красноты. Вымыла голову, заколола волосы на затылке, а сама снова легла в ванну. Кожа уже пылает, нет, приказала добавить еще горячей воды, а потом принести согретую простыню, чтобы вытереться.

Теперь сидит у камина, сушит волосы. Велела горничной разложить лучшие платья, выбирает, какое надеть сегодня, а какие взять с собой в путешествие. Я остаюсь в комнате, молча слежу за ней, пытаясь понять, к чему это крещение в кипятке, зачем такой парад роскошных платьев. Служанки помогают ей одеться, туго шнуруют, так чтобы из выреза платья дразнили соблазнительные округлости грудей. Чепец не скрывает блестящих черных волос, удлиненные пальцы гнутся под тяжестью колец, любимая золотая подвеска с буквой «Б» – Болейн. Перед тем как выйти из комнаты, помедлила у зеркала, бросила своему отражению знакомую соблазнительную полуулыбку.

– Как ты себя чувствуешь? – Я наконец напомнила о своем присутствии.

Обернулась, алый шелк платья завился вокруг лодыжек, бриллианты в перстнях блеснули огнем.

– Bien sur! Отлично, как всегда. А ты сомневалась?

– Конечно нет.

Я попятилась, выходя из комнаты. Не от почтения к королеве, как ей бы того хотелось, просто не могу больше всего этого выносить. Ненавижу Анну, когда она вот такая каменная и сверкающая. Смотрю на нее, а самой поскорее хочется вернуться к Уильяму – его ласковой нежности, миру, где все просто и ясно.

Я знала, где искать мужа, – он, как всегда, прогуливался у реки с малюткой на руках.

– Отправил кормилицу позавтракать.

Он протянул мне малышку. Я ткнулась носом в ее мягкую макушку, щекой почувствовала бьющуюся жилку. Вдохнула сладкий младенческий запах, закрыла глаза от удовольствия. Уильям обнял меня, прижал к себе.

Я замерла на мгновение, нет ничего приятнее прикосновения мужа, тепла дочкиного тельца, над головой – крики чаек и летнее солнышко. Тропинка идет вдоль реки, мы прогуливаемся взад-вперед.

– Как сегодня королева?

– Будто ничего не случилось. Этого будем и держаться – ничего не случилось.

Он кивнул, начал задумчиво:

– Хочу кое-что спросить, ты только не обижайся.

– И что же это?

– Что с ней такое? Почему не может доносить ребенка?

– Она же родила Елизавету.

– А с тех пор?

Я искоса взглянула на мужа:

– Давай договаривай.

– Каждому бы такая мысль в голову пришла, знай он то, что я знаю.

– Ну говори уж! – В моем голосе появились резкие нотки.

– Сама знаешь.

– Нет, ты скажи.

Он мрачно хмыкнул:

– Не смотри на меня так, словно ты – твой дядюшка, у меня уже душа в пятки ушла.

Я расхохоталась, покачала головой:

– Ну вот, больше не смотрю. Что у тебя на уме? Что бы люди сказали? А то пытаешься рот раскрыть, да никак выговорить не можешь.

– Люди бы сказали, что у нее грех на душе, ведовство, сделка с дьяволом. Не сердись, дорогая, ты бы и сама так подумала. Может, ей на исповедь пойти или в паломничество – грех замолить, совесть очистить. Не знаю, почем мне знать. Я и знать не хочу. Но она, похоже, что-то ужасное совершила.

Я резко повернулась, пошла прочь. Уильям догнал меня:

– Ты сама, наверное…

– Никогда, – решительно мотнула я головой. – Знать не знаю, ведать не ведаю, что она сделала, чтобы стать королевой. Не представляю, как ей своего добиться – родить мальчика. Не знаю и знать не хочу.

Мы шли в молчании, Уильям поглядывал на меня: