Глаза ее куклы - Екатерина Неволина (2019)

Свет в заветном окне погас, а через некоторое время дверь дома открылась, выпуская девушку. На ней был необычайно элегантный светлый меховой жакет с широким черным поясом, прочеркивающим тонкую талию, длинная серая юбка из какой-то мягкой, струящейся ткани, кокетливо надетая набок черная шляпка и меховое манто под цвет жакета. Легкая и грациозная, в легком мареве медленно падающего снега, словно созданного для того, чтобы оттенять ее красоту и изящество, девушка спустилась с крыльца и остановилась, оглядываясь.

Генрих медленно двинулся к ней, ощущая, что ноги, онемевшие от долгой неподвижности, едва его слушаются. Или дело было вовсе не в неподвижности?..

— Фройляйн Моника, — проговорил он, и сам подумал, что голос его звучит как хриплое карканье старого ворона.

На ее лице промелькнула легкая тень досады, а затем презрение.

— Это опять вы?!

— Позвольте, фройляйн Моника, — сбивчиво заговорил он. — Я хотел вас просить… Я хотел бы говорить с вашим отцом… Вы не подумайте…

Ее тонкие брови недоуменно поднялись.

— Я не понимаю вас! Кто вы? Зачем меня преследуете? — она посторонилась, словно не хотела, чтобы к нему прикасался даже рукав ее искрящегося снежинками жакета. — Уходите, а то позову полицию!

— Я не сделаю вам ничего дурного. Ваш отец меня знает… — он сделал шаг к ней, но Моника снова отступила и предостерегающе подняла руку.

— Не подходите! Я буду кричать! Отстаньте от меня, вы, жалкий, мерзкий человек! Больше не попадайтесь на моей дороге! Уйдите, меня ждут!

Из снежного марева и вправду вынырнул чей-то силуэт, и девушка устремилась ему навстречу.

Генрих пошатнулся. Мир перед глазами плыл, словно воск, используемый для отлива моделей кукол, а во рту появился неприятный металлический привкус. Его, великого мастера-кукольника, отвергла девчонка, у которой еще молоко на губах не обсохло…

Услышав скрежетание, Генрих не сразу понял, что это скрипят его собственные зубы. Он сцепил заледеневшие пальцы, тряхнул головой, сбрасывая с нее снег, и перевел дыхание. Ничего, у него еще оставались целых две возможности. Начать следует с простейшей…

Целую неделю он потратил на доскональный сбор сведений, а затем явился к отцу Моники.

— Вы принесли куклу? — заказчик принимал его в роскошно обставленном кабинете, стены которого были оклеены натуральным серебристо-серым шелком, а мощные деревянные панели, огромный стол со столешницей, обтянутой кожей, кресло с резной спинкой и серебряные письменные приборы свидетельствовали не столько о достатке, сколько о претензии и желании пускать пыль в глаза. Об истинном положении дел хозяина кабинета Генрих уже знал.

То, что хозяин не соизволил подняться навстречу гостю, также говорило о его неуемной гордыне.

— Заказ еще не готов, — Вольштайн с особым удовольствием наступил поношенными грязными ботинками на дорогой старинный ковер. — Я к вам по другой надобности. Хочу просить руки вашей дочери Моники.

— Вы с ума сошли! — отец Моники подскочил в своем кресле. — Кто вы и кто я!

— Вы, насколько я знаю, фактически банкрот, — спокойно, очень сухо проговорил Генрих. — И единственное ваше достояние находится сейчас у меня. Я же человек состоятельный, накопивший вполне достойный капитал, если уж о том зашла речь.

Хозяин кабинета медленно опустился обратно и долго молчал, глядя на столешницу.

— Вы собираетесь меня ограбить? — проговорил наконец он.

Вольштайн нахмурился — кажется, его терпение начинает иссякать.

— Я не собираюсь вас грабить, — сказал он, подойдя вплотную к разделяющему их, словно баррикады, столу. — Я могу помочь вам поправить ваше положение и обеспечу достойным образом вашу дочь. И это будет весьма своевременно, потому что она встречается с человеком, не имеющим за душой ни гроша. Подумайте, нужен ли вам такой союз.

— Я подумаю, — тяжело произнес отец Моники.