Моя сестра - Мишель Адамс (2017)

Я бы не пошла в библиотеку в следующую субботу. Но тетя Джемайма настояла, утверждая, что это очень полезно для моей успеваемости и подхода к учебе. Что я стала вести себя лучше. И вот она убедилась, что я зашла в библиотеку, и стоило мне переступить порог, как я увидела, что меня ждет там Элли. Жестом она велела мне сесть.

– Я ведь могу и рассказать им о твоем проступке, ты понимаешь это? И они мне поверят, потому что я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Они скажут, что ты такая же, как я, и избавятся от тебя. И меня ты потеряешь тоже. – Она садится на стул, складывая руки на коленях. – Этого ты хочешь?

– Нет, – пробормотала я. Мое бедро пронзила боль, словно бы оно ощущало исходящую от нее опасность. – Пожалуйста, не говори им. Я так больше не буду. – Я почувствовала, как у меня опускаются плечи и подступает комок к горлу, и отчаянно старалась не заплакать.

Она встала, подошла к столу с моей стороны, положила руку мне на плечо.

– Хорошо, я буду держать это в тайне. Но только попробуй вытворить подобное. – И тогда она защипнула кожу на моей руке пальцами и повернула. Я поморщилась от боли, ощущая, как ее щека растягивается в улыбке рядом со мной. – Иначе все будет кончено. И у тебя никого не останется, нигде, даже меня.

Глава 17

Я падаю на землю, но отец этого уже не видит. К тому моменту он уже переходит дорогу, убегает к «Зачарованному лебедю». У меня ощущение, что я вновь потеряла то, что уже почти стало моим. Чем ближе я к правде, тем больнее становится. Я вытягиваю ноги из-под себя, стряхиваю с них грязь, стираю слезы с щек. И тут понимаю, что сижу прямо на могиле.

Маленькое надгробие из белого мрамора, наполовину заросшее мхом. На нем написано: «Ты живешь в ней». И ничего больше. Пошатываясь, я поднимаюсь, одной ногой нечаянно вляпавшись в землю на могиле моей матери. Я нахожусь среди могил, и спешно, насколько это возможно, ухожу отсюда, бегу к дому. К концу пути нога ноет, подмышки и щеки вспотели, по счастливой случайности черный вход оказывается открытым. Я стремительно проношусь по дому, не боясь больше столкнуться с телом матери, блуждаю по коридорам, пока не добираюсь до кабинета, того, в котором я видела отца в первый вечер своего пребывания здесь. Передо мной крепкий дубовый стол. Компьютера нет. Но здесь есть телефон, и я звоню Антонио, я ужасно хочу попасть домой.

– Антонио, – произношу я голосом, все еще слабым от слез.

– О, это ты. Я думал, ты не позвонишь. Думал, все кончено. – Он вздыхает, и его голос дрожит так же, как мой. Он тоже плачет? – Grazie a Dio![2]

– Мне нужно, чтобы ты забронировал мне билет на ближайший рейс домой. – Я сажусь в зеленое кожаное кресло, накручивая провод телефона на пальцы. Смотрю на стол, не желая больше ничего запоминать ни из этого места, ни из этой жизни. – Я должна уехать. Сейчас!

– Ты плачешь. Сегодня были похороны, да?

Я киваю, как будто бы он может меня видеть.

– Они закончились. Все позади, больше здесь для меня ничего не осталось, – говорю я, вытирая слезы и постепенно обретая власть над своим голосом. – Но я узнала здесь кое-что. Важное.

– Что?

– Что я была нужна своей матери. Отцу – нет, до сих пор. Но была какая-то причина. Я просто не знаю, какая. Он не зол на меня за то, что я здесь. Он опечален. Говорит, что я разбередила раны и должна уехать, пока еще могу. Я знаю, что тут есть какая-то связь с Элли, потому что она намекнула на это, но я не знаю, какая именно. – На минуту в трубке повисла тишина. Хочу, чтобы Антонио ответил мне хоть что-нибудь, но потом понимаю, что он не сможет сказать ничего подходящего. И он, делая вдох, находит слова:

– Mio amore. – Любовь моя.

Он чувствует облегчение, я слышу это даже через телефонную трубку. Его дыхание стало глубже, беспокойство в голосе на том конце провода сменилось любовью. Я вспоминаю ту удручающую сумку с его вещами, теперь кажется, что это было так давно.