Солнце в руке - Буало-Нарсежак (1999)

Потому что мысли лезут в голову, не спрашивая разрешения. Ты чистишь картошку, а они лезут; ты разговариваешь с теткой, а они тут как тут. «Ты что, оглохла?» — недовольно ворчит старуха. «Извините!» И куда деваться от наваждения? А он ее даже не узнал! Опять перед ее мысленным взором встают нисколько не потускневшие картины прошлого… Нет, я его убью! Я должна его убить. Как убить? Пока не знаю. Сначала надо проверить, готова ли я к этому. У ненависти старые корни, но с годами они зачахли, увяли; дни засыпали их, как песок засыпает кусок пляжа, куда не докатывается волна. Она молила Бога: сделай так, чтобы он еще раз повстречался мне на пути, чтобы я заполучила его хотя бы ненадолго, и клянусь — я уничтожу его! А со своей совестью я как-нибудь разберусь! Это была ее воскресная молитва, и она не переставая твердила ее про себя, пока маркиза, выйдя из церкви, покупала миндальное пирожное. А потом гнев и стыд стали понемногу выветриваться, и однажды она поняла, что никогда больше его не увидит. С какой стати его занесет в Кильмер? Самым мудрым было бы сказать себе раз и навсегда: ну и пусть! Вся твоя ненависть — пустой звук; все твои планы мести — курам на смех! Посмотри на себя, идиотка несчастная! Великомученица по воскресеньям, ха-ха! Нет. Все не так. Нужно совсем другое. Хорошо бы спокойно, без эмоций объявить самой себе: я его уничтожу. Так, как уничтожают зловредное насекомое. И это будет не преступление, а гигиеническая процедура. И перевернем страницу. А если этого не произойдет, тогда ты, бедная девочка, будешь и дальше рисовать свои часы. И в утешение будешь располагать на них стрелки так, как тебе захочется, и сможешь мечтать, что в любой из назначенных тобою часов предатель чудесным образом явится к тебе сам! Да ведь я как раз нарисовала маленькую стрелку на восьмерке, а большую — на десятке, нарисовала просто так, без всякой мысли, а когда увидела его на пороге кабинета, было как раз десять. И вот теперь все начинается сначала: и боль в животе, и тошнота токсикоза, и эта кошмарная изжога, когда желчь поднимается к самому горлу, и тебе приходится сжимать зубы, глотая свою обиду, и следить, как бы кто чего не заметил, потому что признаться, что тебя переполняет сейчас немыслимая смесь радости и отвращения, нельзя никому. Она снова принимается мерить комнату шагами. Она ждет Жана-Мари. Сегодня она помогла ему облачиться в подводное снаряжение и сама уложила в старый «пежо» баллоны с кислородом. И хотя дала себе слово, что не выйдет его провожать, в последний момент не выдержала и пришла. И даже не сумела удержаться от ненужных наставлений: «Будь осторожен! Не спускайся слишком глубоко!» Она талдычила это, пока у него не лопнуло терпение и он резко не крикнул: «Иди спать!» Вот так, на «ты», и с какой яростью! Если с ним что-нибудь случится, у нее останутся на память о нем именно эти слова. «Иди спать!» Она в нетерпении топчется на месте. Смотрит на часы. Он ведь сказал: «Это всего лишь разведка. Скоро вернусь». Но прошло уже больше часа, как он ушел. Она напрягает слух. Паркет здесь такой, что отзывается на любые шаги, кто бы ни шел, и от половицы к половице сообщает, откуда ждать гостя. Наконец-то! Это его быстрый шаг! Она бежит открыть дверь.

— Ну как?

— Ничего.

С виноватым видом он остается стоять на пороге.

— Садись. Ты устал.

Он успел переодеться, но от него все равно пахнет речной водой, а кожа на руках растрескалась, как у старух, что полощут в озере белье.

— Не так-то это просто! — говорит он. — Я-то думал, дно чистое. Ан нет. Там полно грязи, да еще все в каких-то ямах и выбоинах.

— А грузовик?