Порочные - Мира Вольная (2020)

Я сбежал вниз, направляясь к темному зданию, не отрывая взгляда от окон. Волки в этой части поселка спали, приглушенно горели кое-где фонарики на лужайках, поскрипывала на ветру чья-то калитка, ветер доносил до слуха басы и крики вечеринки.

Эм на вечеринки обычно не ходила…

Она постоянно пропадала за учебниками, в своих колледжах и спец школах. Когда мы дурачились на озере, сутками пропадали за видеоиграми, надирались в доме на утесе, Эмили-зануда-Бартон училась. С каким-то непонятным мне колюче-отчаянным усердием. Отвратительно-розовый рюкзак сменился кожаным, все чаще вместо учебников в руках начал появляться ноутбук, волосы с каждым годом становились все короче и все ярче, а наши споры ожесточеннее, но в остальном в поведении Эм ничего не менялось. Бартон оставалась все такой же строгой всезнайкой, не совершающей ошибок и не прощающей слабостей ни себе, ни другим.

Лечила Эмили так же, как и училась — до потери сознания… Как правило собственного.

Я прекрасно помнил, как пять лет назад она достала с того света беременную Анну и ее еще не рожденного щенка, а потом корчилась от боли у меня на коленях и просила ее отвлечь. Отвлечь… Потому что ничего не помогало…

Я дернул ручку двери и вошел в кабинет, желая высказать упрямой волчице все, что я о ней думаю, и силой, если понадобится, оттащить домой.

Но слова так и застряли на языке, плюхнулись чем-то тяжелым в желудок.

Эмили уснула за столом, перед открытым ноутом, за ее спиной тихо шуршали, работая, какие-то приборы, мигали лампочками.

Я не имел понятия, что это за штуки и для чего они нужны. Просто… Фрэн просила, а я покупал, и сейчас мне казалось, что я впервые вижу, как они работают.

А Эм спала… Под это гудение, уронив голову на руки. Под халатом выделялись тонкие, острые лопатки, невозможного цвета пряди падали на лицо из-под съехавшей уродской шапочки. Эм ровно и размеренно дышала, но глаза двигались под веками, девушка хмурилась, а на шее трепетала жилка.

От нее сейчас пахло почти так же, как я помнил. Запах как будто снова собрался из того непонятного, расползшегося нечто, которым пахло от нее сегодня и вчера. И все-таки… чего-то еще не хватало. Что-то висело в воздухе, рядом, но все еще неуловимое.

Но, кажется, моему зверю было достаточного и того, что он чувствует сейчас. Он зарычал утробно и довольно, заскребся под кожей, заставил чаще вдыхать, заставил двигаться.

От Бартон пахло осенним ветром, свежим, холодным бризом, растертой между пальцами лесной ягодой.

И губы у нее сейчас были ягодными. Яркими, потому что она их слишком часто и слишком сильно кусала. Всегда кусает, когда задумывается о чем-то, терзает их острыми зубами, почти всегда до крови. В этом зануда тоже не знает меры.

Я закрыл крышку компьютера, осторожно поднял Эм на руки, выудив из-за стола.

Цыпленок…

Эмили заворочалась, что-то пробормотала, уткнулась носом мне в ключицу, сжав в кулаке ткань футболки.

Глаза она открыла, только когда мы уже подходили к ее дому, из-за громкого взрыва смеха со стороны главной дороги.

Открыла и еще крепче схватилась за мою футболку. Сонная, взъерошенная, немного растерянная.

— Марк, — голос звучит хрипло и тихо. Прошивает меня будто двадцатый калибр, от макушки до основания, вытаскивает и вытягивает что-то темное со дна, — что…

— Ты уснула, зануда, — я отвожу от Бартон взгляд, с трудом, но все же отвожу. От ее губ, от ее глаз, от взъерошенных волос. Но с места так и не двигаюсь, застыв возле двери. — Отключилась прямо за столом.

— Почему не разбудил? — Эм все еще сонная, поэтому не спорит и не пререкается, по своему обыкновению. Она все еще мягкая и растерянная, умопомрачительная.

Под белым, безликим и слишком большим для нее халатом нет толстовки. Она осталась висеть на вешалке в больнице, и поэтому я очень остро чувствую каждый изгиб Эм, трогательные позвонки, птичьи косточки ребер.