Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Ты уже подарила мне мой подарок, Изабелла. И мне даже не пришлось его разворачивать. Лучший, черт возьми, подарок на земле, – сказал он абсолютно серьезным тоном. Он выжидающе смотрел на меня, очевидно ожидая какой-то реакции. Я вздохнула и кивнула головой. Он притянул меня ближе к себе, заключив меня в объятия.

– Мне так хочется, чтобы я могла что-то купить, – мягко проговорила я.

– Мне не нужно, чтобы ты что-то покупала, – промурлыкал он мне в ухо. – Но у нас впереди еще не одно Рождество, ты еще успеешь, черт возьми, меня избаловать, раз уж мы говорим об этом дерьме.

Я улыбнулась про себя, ощущая, как внутри зашевелилась надежда, она всегда появлялась, если Эдвард говорил о совместном будущем, где не нужно будет прятаться или притворяться.

– Вы, ребята, обычно празднуете Рождество в компании? – с любопытством спросила я. Эдвард вздохнул.

– Не совсем. У нас мало тут родни, поэтому только мы. Думаю, что моя тетя Эсме приедет на несколько дней в этом году. Она сестра отца и довольно приятный человек, тебе она понравится. Она будет хорошо к тебе относиться. Кроме нее еще будет ее муж, как ты знаешь, он брат Джейн, у нас мало родственников. Дедушка мертв, а с бабушкой мы не видимся, – сказал он с легкой грустью в голосе. Я поняла, что вопрос семьи для него болезненный.

– Почему ты не видишься с бабушкой? – спросила я. Он снова вздохнул.

– Она на домашнем уходе в Чикаго, у нее деменция или что-то в этом роде. Точно не знаю, может это болезнь Альцгеймера. Без разницы, она потеряла память и ведет себя как другой человек, и отец не хочет, чтобы мы были рядом из-за того дерьма, которое она говорит. Он иногда навещает ее, каждый раз, когда бывает в Чикаго, а мы не ездим. Она никогда не одобряла мою мать, она хотела, чтобы отец женился на «запретном плоде», как она это называла, – сказал он.

– Что такое запретный плод? – переспросила я. Он рассмеялся.

– Запретный плод – это сленг, так называют чистокровных хорошеньких итальянских девочек, – сказал он. – Очевидно, у моей бабушки было немало планов на то, как отец выберет себе одну из них, но вместо этого он женился на золотоволосой ирландке. Ирландцы и итальянцы в Чикаго никогда не ладили, поэтому его поступок для нее, словно плевок в лицо. Она молчала долгие годы, но очевидно, когда стала старше, начала выражать свою неприязнь к моей матери в очень нелицеприятных выражениях.

– О, – просто сказала я, немного удивленная и расстроенная этим фактом. Я не обвиняла доктора Каллена в том, что он держал мальчиков подальше от нее, было видно, что вопрос с их матерью был крайне щекотливым. – А что с семьей твоей матери?

Он молчал с минуту, и я задумалась, что может задала не тот вопрос, может разозлила его, и тут, наконец, он тихо заговорил: – У нее ее не было. Она была не из города, родилась в Ирландии и эмигрировала. Вероятно, она получила гражданство, когда вышла за отца, а ее семья умерла очень давно, мы никого из них не знали.

Я кивнула, увидев в этом смысл. – А ты никогда не пытался их найти?

– Нет, – тихо ответил он. – Они никогда не искали мою мать, не интересовались, что с ней случилось, так какого хрена я должен был их искать? Понятия не имею, знал ли их отец, он не говорит об этом, но моя мать это дерьмо не упоминала. Черт, я даже не знал, что она родилась в Ирландии до того момента, как ее убили и я нашел бумаги в офисе отца, ее гражданство и свидетельство о рождении и прочее дерьмо. Я спросил его и он объяснил, что она эммигрировала сюда, ее родители умерли и у нее больше никого не было.

Я кивнула. Мы оба молчали с минуту, думая о своем. Я размышляла о матери Эдварда, о том, что у нее никого не было, кроме мужа, и как, наверное она была предана семье. Я подумала, что у нас с ней много общего, у нас не было родных.