Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Изабелла громко выдохнула и повернулась к моему отцу, глядя на него расширившимися глазами, с явным изумлением. Я захохотал от выражения ее лица.

– Спасибо за участие, отец, но, могу тебя уверить, мой член в прекрасной форме, – шутливо заявил я, подходя ближе и хлопая его по спине.

Он засмеялся и покачал головой, а я оглянулся на Изабеллу и заметил, что она в возмущением смотрит на меня, а ее лицо стремительно краснеет. Отец тоже посмотрел на нее и вздохнул.

– Можешь идти, дитя, – тихо сказал он.

Она кивнула и, быстро развернувшись, практически взлетела по гребаным ступенькам. Мне стало почти плохо от того, что наш разговор ее обидел, но нельзя было отрицать юмор всей этой ситуации.

Я тихо засмеялся и покачал головой, взлохмачивая рукой волосы, пока она исчезала из поля зрения. Отец вздохнул, и я повернулся к нему и наткнулся на его взгляд.

– Иди оденься, – сказал он через секунду.

Я слегка прищурился.

– Мы что, только что не разобрались с этой лажей? Как будто это непристойно. У тебя проблемы с тем, чтобы видеть меня таким? Я выгляжу охренительно неплохо, люди бы платили за такое зрелище, – сказал я, потирая рукой грудь.

Он вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Разве можно быть еще тщеславнее? – спросил он. – И – нет, у меня с этим проблем нет, если не считать тот факт, что я ненавижу смотреть на твои татуировки по всему телу. Ты слишком молод, чтобы иметь столько отметин.

Я закатил глаза.

– И что? Мне они нравятся, думаю об еще одной вот здесь, – ответил я, показывая, что на правой руке по-прежнему татуировок нет.

Он приподнял бровь и покачал головой.

– Не раньше, чем ты съедешь из моего дома, – сказал он. – И я именно это имею в виду. Никаких татуировок больше.

Я уставился на него на секунду, а потом ухмыльнулся.

– Как скажешь, отец, ты босс этой хреновины, – сказал я, пожимая плечами.

Он чертовски хорошо понимал, что, если я захочу, то сделаю другую татуировку, и с этим дерьмом он не сладит.

– Лучше бы тебе запомнить это, сын, – сказал он.

Я прищурился.

– А что лучше запомнить Изабелле? – спросил я, именно эти слова он сказал ей, когда они выходили из кабинета. Он просто смотрел на меня с минуту, а потом пожал плечами.

– Chi s'occupa coi i suoi propri affari, va continuare per cent'anni (Тот, кто занимает все свои мысли собственными романами, проживет сотни лет), – сказал он.

Я уставился на него, а потом кивнул.

– Тот, чьи мысли заняты собственными страстями, проживет сотни лет? – спросил я, желая убедиться, что правильно понял эту чепуху, потому что раньше я от него подобного не слышал.

Он улыбнулся и кивнул, я вздохнул.

– Одним словом – не лезь не в свое дело.

– Да, – сказал он. – И прекрати ругаться так много. В этом нет необходимости, и звучит уродливо.

Я застонал.

– Ты тоже ругаешься, – сказал я, намекая на его лицемерие.

Он пожал плечами.

– И твоя мать это ненавидела. Она терпела мой грязный рот и специальность, но презирала и то, и другое. Что, думаешь, она бы почувствовала, услышав тебя сейчас? – спросил он.

Я сузил глаза, от упоминания мамы внутри закипал гнев.

– Ты что – серьезно собираешься стоять тут и говорить мне о том, как мама бы реагировала на мое поведение? – раздражено спросил я. – А как насчет того, что творишь ты?

Он пристально смотрел на меня, и я заметил, как его взгляд вспыхнул от гнева, но он справился с ним, пытаясь не сорваться.

– Она всегда во мне разочаровывалась, это было бы не в новинку. Но я подумал, что хоть ты можешь учиться на моих ошибках, чтобы история не повторялась. Думаю, она была бы разочарована в нас обоих, если бы это случилось.