Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Он смотрел на меня недолго, пока обдумывал то, что я сказал. Он больше не злился, но был по-прежнему грустен, что заставляло меня чувствовать себя паршиво. Я видел невыплаканные слезы, блестевшие в его глазах, и как он сдерживал их, не желая показывать, насколько близко к сердцу принимал эти слова. Он старался быть сильным, и так было всегда, таким был мой сын. Так же, как Изабелла была похожа на Элизабет, мой сын был похож на меня.

– Тебе она тоже напоминает о маме, – сказал он тихо.

Я неохотно кивнул.

– Еще как.

12 июля 1980

– Вот ты где, – прозвучал голос Элизабет, напугав меня, потому что я не слышал, как она подошла.

Я обернулся и посмотрел на нее, сведя брови на переносице, когда она протянула мне стакан. Я осторожно взял его.

– Я подумала, что ты захочешь пить, раз уж ты говорил, что тебе очень жарко.

– Ну, да. Спасибо. Что это? – с любопытством спросил я, разглядывая содержимое стакана.

Она нежно улыбнулась, и быстро огляделась, как будто проверяла, что никто не слушает наш разговор.

– Это домашняя вишневая кола. Мой фирменный напиток.

9 августа 1981

Я бросился к входной двери Чикагского дома Эвансонов и, не удосужившись постучать, распахнул ее с такой силой, что она ударилась об стену. И даже не закрыв ее за собой, я ринулся вверх по лестнице. Я был в панике, сердце бешено колотилось в груди, и казалось, что оно, на хрен, сейчас разорвется. И я знал, что до фига огребу за свое поведение, но никто и ничто не имело для меня значения в тот момент. Было наплевать, что они могли подумать, или что они могли бы сделать со мной потом… значение имела только она.

Я подбежал к двери в конце зала на втором этаже и почти столкнулся с Алеком, выходящим из другой комнаты. Он схватил меня, чтобы остановить, но, охваченный гневом, я грубо оттолкнул его прочь.

– Как ты мог? – процедил я, глядя на него. – Как ты мог оставить ее здесь одну? Без защиты?

– Я искренне сожалею, Карлайл, – спокойно сказал он.

– Сожалеешь? Ты извиняешься передо мной? А ты, мать твою, извинился перед ней? – кричал я.

Он покачал головой, и я горько усмехнулся, с досады схватив себя за волосы.

– Конечно же, нет. Как ты мог, Алек? Я, б…ь, никогда и ничего у тебя не просил! Ты же знаешь, как я отношусь к ней! Как ты мог позволить этому случиться?

– Я не подумал, – сказал он. – Я никогда и подумать не мог, что ее могут тронуть в моем доме.

– Ты полагал, что этим ублюдкам можно доверять? – выплюнул я. – Из всех людей именно ты сегодня решил побыть таким чертовски доверчивым? Ты должен был присматривать за ней! Ты же знаешь, какими становятся некоторые, когда речь заходит об ирландцах! Они видели в ней игрушку, ты, черт возьми, помахал перед их мордами куском мяса, а затем повернулся спиной, наивно полагая, что они не нападут?! Тебе, на хрен, следовало бы лучше их знать!

– Я знаю, – ответил он. – Уже слишком поздно и ничего нельзя изменить, но я понимаю, что допустил ошибку в суждениях.

– Ты чертовски прав, ты, на хер, ошибся, и рекомендую тебе найти способ это исправить, возместить ей, потому что это дерьмо на тебе. Ты по гроб жизни обязан ей, Алек, – отрезал я, отворачиваясь и уходя прежде, чем он смог ответить мне.

Я толкнул дверь в спальню и сразу же услышал ее рыдания, и этот звук болью отозвался в груди, разрывая ее на куски. Я закрыл за собой дверь и бросился к кровати, обнял ее и, сев, прижал к себе. Она крепко вцепилась в меня и уткнулась лицом мне в шею, а я убаюкивал ее в своих объятиях. Я чувствовал, что она дрожит всем телом, одежда ее была разодрана, а на теле виднелись кровоточащие раны. Я смотрел на нее, и меня переполняли боль и гнев.