Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

– Ничего страшного, Лиззи, – сказал я тихо, покачивая ее, когда она закричала и вцепилась в меня. – Я уже тут. Ты в порядке.

– Они… они… – лепетала она сквозь рыдания.

Я быстро шикнул на нее, не желая, чтобы она произносила это.

– Я знаю, что они сделали, bellissima. Мне очень жаль, – сказал я спокойно.

– Я пыталась сопротивляться, – хныкала она. – Как ты учил меня. Я пыталась.

Я крепче притянул ее к себе, ее тело содрогалось от рыданий. Я чувствовал, что глаза наполняются слезами, а боль в груди усиливается. Она была такой сильной.

– Я знаю, Лиззи. Я так сильно горжусь тобой за твой отпор. Ничего подобного никогда больше с тобой не случится. Клянусь.

5 января 1983

Я сбежал вниз по ступенькам, протирая глаза в попытке проснуться. Было еще рано, так рано, что солнце даже не поднялось, и я по-прежнему чертовски хотел спать. Я был утомлен, но, проснувшись в пустой комнате, я уже никак не мог снова заснуть, пока не пойму, куда же она подевалась.

Она знала, что я ненавидел просыпаться и видеть, что она ушла. Это беспокоило меня.

Я направился на кухню, зевая и пытаясь продрать глаза, потому что они заплыли и слезились. Я снова потер их и замер, когда пнул дверь и увидел ее, несколько раз моргнул, фокусируясь на ней.

Она стояла у стойки, размазывая глазурь по торту. Я почувствовал сладкий запах и понял, что она, черт возьми, просто готовила. Я сложил руки на груди и прислонился к косяку, качая головой.

– Доброе утро, – сказал я хриплым ото сна голосом.

Она подпрыгнула, вздрогнула и резко обернулась, чтобы посмотреть на меня. Она реагировала так на все и всех вокруг себя из-за того, что часто уходила в себя – и я не мог сказать, хорошо это или плохо. Это означало, что она уже начинала понемногу привыкать к этому миру и позволяла себе расслабиться, но это также было и плохо, потому что любой ублюдок мог подкрасться к ней сзади.

ДН. Глава 63. Часть 5:

– Доброе утро, – тихо сказала она, и румянец окрасил ее щеки, когда глаза скользнули по моей обнаженной груди. – Я, гм… я состряпала тебе торт.

– Я вижу, – ответил я, отталкиваясь от двери и подходя к ней.

– Это итальянский кремовый торт, – пояснила она. – Я не знаю, какие торты ты любишь, а этот у меня хорошо получается, и он всегда был моим любимым.

Я улыбнулся и, обхватив ее за бедра, притянул к себе еще ближе. Она смущенно улыбнулась, а я протянул руку и зачерпнул пальцем немного глазури с коржа. Я попробовал и замычал, кивая головой.

– Это и мой любимый тоже, – сказал я.

Ее глаза распахнулись от удивления.

– Правда? – спросила она взволнованно. – Это твой любимый торт?

Я усмехнулся, пожав плечами.

– Сейчас да, – отшутился я.

Она засмеялась, а я наклонился и прижался губами к ее губам. Нежно поцеловал ее, и она испустила тихий стон, обняла меня за шею и притянула к себе еще ближе. Ее губы раскрылись, и я проник языком в ее рот, наши языки смешались в чувственном порыве. Я любил целовать ее, любил ее вкус, ее тепло и сладость.

Спустя некоторое время я отстранился, она смотрела на меня с обожанием, и ее щеки снова покраснели.

– С днем рождения, Карлайл.

1 октября 1996

Я сидел в кабинете и слушал часто меняющиеся звуки фортепиано, чувствуя раздражение каждый раз, когда начинали фальшивить. Это происходило каждое утро, когда играли по очереди то Эдвард, то Элизабет. Логичнее было предположить, что фальшивые ноты звучали из-под пальцев восьмилетнего мальчика, а не взрослой женщины, но Эдвард был своего рода маленьким волшебником фортепиано. Он прекрасно играл и Бетховена, и Шопена. И возгласы «Оле, маленький Моцарт» – так звала его Элизабет – раздавались регулярно…