Это был крепкотелый мужик лет сорока пяти, в окладистой солнечной бороде и такой же шевелюре, остриженной в кружок. Та мягкая, сродни кошачьей, ловкость, с которой он встал навстречу прибывшим, выдавала человека сильного и уверенного в себе. На резко очерченном, загорелом лице светились осторожные глаза. Мужик дождался, пока приблизится Рябинин, и лишь тогда отдал еле заметный поклон.

– Добрались? – стрельнув хитрым глазом, спросил он.

Андрей поманил Георгия и Аркадия:

– Знакомьтесь: Корней Еремеич, наш хозяин.

Старицкий пожал проводнику руку, Ристальников сдержанно кивнул.

– Выпрягайте лошадей из подводы, перегружайте скарб – пора двигаться дальше, – распорядился Андрей. – Подводу бросим, в пути она нам – только обуза.

…Мохнатая лошадка Еремеича сноровисто семенила между деревьев, то поднимаясь вверх по склонам сопок, то спускаясь вниз, находя дорогу по, наверное, ей одной известным приметам. Путешественники выстроились в цепочку и старались не упустить из виду широкую спину вожатого.

Георгий поглядывал по сторонам и удивленно крутил головой.

– Вот так дичь! Видал я разные места, но уж эти! – придерживая коня, бросил он через плечо Рябинину. – Лес не лес, равнина не равнина, горы не горы…

– Всего помаленьку, – согласился Андрей.

Он поравнялся со Старицким и поехал рядом.

– Вижу, нравится тебе Даурский край! – рассмеялся Рябинин.

– Да-а, чего-чего, а первозданной красоты у этих мест не отнять, – хмыкнул Георгий. – Чем тут народ-то живет?

– В Хараноре, где вы сошли с поезда, – горным делом; уголь добывают прямо из земли…

– Открытым способом?

– …Казаки разводят скот, пробавляются старательством – вот как наш Еремеич. Баржи по Ингоде и Шилке сплавляют… Ну, а в основном каштанничеством промышляют.

– Чем-чем? – не понял Старицкий.

– Контрабандой.

– А ты, значит, их ловил?

– Всякое бывало… Люди тут – под стать местам: отчаянные, потомки каторжан… Лет около семидесяти назад появилась мысль выстроить по Амуру и Уссури цепь станиц для регулярного сообщения между Иркутском и побережьем Тихого океана. Для станиц были нужны засельщики, а таковых в Восточной Сибири не имелось. Тогда губернатор граф Муравьев возвратил отбывшим срок каторжанам и солдатам штрафных батальонов гражданские права и обратил в казаков Забайкальского войска.

– А потомки, выходит, Советской власти служат?

– Неохотно. Многие с окончанием гражданской войны ушли за кордон. Остальные приглядываются. Тут, в Дальней России, жизнь идет по своим законам, медленно, по старинке, не то что в Центральной…

* * *

Путь к заимке Еремеича продолжался двое суток. Последние верст тридцать ехали тропой по высокому берегу Аргуни. Старицкий мрачно смотрел вниз на бурную реку, в который раз спрашивая себя о том, как же Мишка собирается ее переплыть.

Заимка – крохотная низенькая изба – стояла в широкой лесистой расселине, саженях в двухстах от Аргуни. Крутой берег здесь становился более отлогим, позволяя спуститься к реке.

Разместив гостей, Еремеич повел их на берег.

– Лодку мы с Никитушкой перетащили поближе к воде, – пояснил хозяин. – Во-он за тем камнем она, в ямке под лапником схоронена. Завтра поутру с богом и переправитесь. Там, на китайской стороне, вас человек с лошадьми поджидает.

– А кто проводник? – спросил Старицкий.

– Сань Ли, китаец.

– Санька Пропащая Душа, – с улыбкой добавил Рябинин. – Проводник верный, с ним я ходил за кордон десятки раз.

– За переход и лошадей ему уплачено сполна, – подхватил Еремеич, обращаясь к Старицкому.

– А пограничники? – нахмурился Георгий.

– Дня тому как четыре проходил разъезд, – ответил хозяин. – Раньше, чем к концу недели вряд ли появятся.