Красные камни - Владислав Савин (2019)

Я хотела про Машу сказать. Что было ей двадцать один год, и была она женой нашего товарища и хорошим человеком. Но сдержалась – смысл взывать к совести мрази? Тебе папочка дорог – что ж, получи! Что ты там пищишь?

– Папу только не трогайте. Он ни в чем не виноват!

– Я не собиралась его трогать, – усмехаюсь я, – прежде не собиралась. Разговоры, что на его место господина Штеппу, это просто смешно, ну кто бы утвердил на должности ректора того, кто уличен в сотрудничестве с фашистскими оккупантами? Теперь же – извини! Ведь даже если он прямо не подговаривал тебя, иди и убей, то воспитал тебя такой, что ты решилась. Вел с тобой всякие разговоры, веру в коммунизм подрывающие, взгляды твои формировал, поощрял. Дети не отвечают за родителей – но родители ответственны за то, как вырастили своих детей. Да и по закону разговоры твоего отца вполне можно под подстрекательство подвести.

И, обернувшись к следователю, спрашиваю:

– Верно, товарищ капитан?

– Так точно, товарищ Ольховская, – отвечает он, – подстрекательство, оно ведь и не явное бывает. Но согласно закону, если говоривший имел сознательной целью… Гражданин Куколь может доказать, что не имел?

И тут эта соплюшка подобралась и отчеканила:

– Да я к Сергею Степановичу пошла как раз потому, что верила! В коммунизм, молодогвардейцев и Павку Корчагина! Когда папа и его друзья такое говорили… А когда я пыталась спорить, они мне как дважды два доказывали мою неправоту. А я все равно хотела понять, где правда! Тут Марат подвернулся – верите, мы с ним в первый вечер, когда он меня с танцев провожал, только про учение Маркса и говорили!

– И привел он тебя к Сергею Степановичу, – подхватываю я, – который, вместо того чтобы разъяснить тебе правоту классиков марксизма, объявил себя таким классиком, более правым, чем Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. Или ему просто хотелось выглядеть таким перед вами, восторженными дураками и дурами. Которых он к тому же топтал, как петух в курятнике, – тебе самой было не противно, если честно?

– Я верила. Что так надо. Ради идеи. Куда мне было еще?

– То есть видела и понимала, что вас ведут не туда, но не уходила? Боялась, что сочтут изменницей и убьют?

– При чем тут это! Просто не хотелось назад, в обывательское болото. С папиными разговорами – как обустроиться, с кем договориться, кому на лапу дать. Я папу люблю, он хороший, – но только говорил, как бы я замуж за его доцента, Василя Остапчука, «настоящего европейца, а не москаля». Ну повернут он стал немного на украинстве, как нас сюда из Полтавы перевели – «Львов – западная культурная столица, ворота в Европу»! А мне хотелось хоть что-то и куда-то – чем под лежачий камень, где вода не течет!

– И потому надо идти убивать, все равно кого?

– А как в тридцать седьмом было? Которых сейчас признают, что неправильно? И Сергей Степанович рассказывал, что на войне было, заранее рассчитывался процент потерь от своего ошибочного огня.

– Ежов сам был предателем, врагом народа, обманом пролезший на ответственный пост, – разговор начал меня раздражать, – и на войне мы никогда заведомо не стреляли по своим. Как вы, своих даже не за предательство, а по подозрению убивали. Горьковский ведь Якубсона тоже не сам, а по приказу Линника? Да, показания уже есть, что ты к смерти Дмитрия Тарана отношение имеешь – откуда у вас пентотал?

– Горьковский передал, еще в прошлом году. А ребята с медфака противоядие хотели разработать. Витя Крапивин на себе испытал, добровольно вызвался. И сердце не выдержало – что-то не учли, а другого образца для проверки и доработки Горьковский стянуть не сумел.

А это уже интересно! Слава Князев, передавший нам все про пентотал натрия, ничего не говорил про антидот, что заранее примешь, и ничего у тебя не узнают. А эти доморощенные гении, выходит, что-то сварить успели? Что ж, эта сучка еще какое-то время жизни себе вытянула – пока ее и этих гениев со всем старанием не допросят.