Обещания богов - Обещания богов (2022)

Лицо Краппа было почти закончено. На гипсовом муляже Киршенбаум восстановил орбиту правого глаза, но не налепив глиняную массу, а скрупулезно, слой за слоем нанеся мускулы, связки и наверняка кости, которые было уже не разглядеть. Затем он поместил в орбиты два ярко блестящих глаза. В их пристальном сиянии было что-то смущающее, как во взгляде чучел животных, вроде бы и застывших и в то же время словно готовых на вас броситься.

Он также добавил объема щекам, восстановил нос, сформировал скулы. На некотором расстоянии иллюзия просто поражала, вот только лицо было двуцветным, бело-красным (глина и гипс), как у больного, подхватившего кожную заразу.

Усевшись, Киршенбаум продолжил работу. В стоявшем у его ног бауле громоздились парики, бороды, очки… Значит, художник-хирург сохранил старые рабочие материалы.

— Я справился быстрее, чем думал, — пояснил он, — помогли и опыт, и память. Я не забыл те работы, которые Рут когда-то выполняла для нас. Она столкнулась с тяжелой задачей, потому что место, обычно называемое лицом, практически отсутствовало…

Минна разглядывала голову, которая словно бросала ей вызов в ответ: лицо казалось таким же спокойным и неподвижным, как у раненых солдат, когда они позировали скульпторам.

— На самом деле я восстановил не лицо Краппа, а маску, которую слепила Рут. Ведь это и требовалось, так?

— Именно.

— Значит, я на верном пути. Рут подходила к своей задаче… поэтически. Когда она восстанавливала лицо, то выражала и душу.

Что за душа скрывалась за больным мозгом Крап- па/Хоффмана?

Хирург, ссутулившись на табурете, завершил свой труд несколькими взмахами шпателя. Завороженная Минна смотрела на него, как в восхищении смотрят на виртуозного музыканта или совершающего невероятный прыжок акробата. А он уже открыл баночку с бежевой краской и начал наносить тон на свое творение, придавая тому вид человеческой плоти.

— Достоинство этой краски в том, что она сохнет за несколько секунд и…

— Извините меня, — внезапно прервала его Минна.

Ничего не объясняя, она выскочила вон и принялась искать туалет. Это не заняло много времени: туалета здесь не было. Пошатываясь, она выбралась на лестничную площадку, чувствуя, как желудок поднимается к горлу черной ледяной массой.

Даже для нее сегодняшняя доза спиртного оказалась чрезмерной.

В конце коридора она обнаружила то, что служило всему этажу уборной. Старый добрый сортир без унитаза, с поддоном из растрескавшейся эмали, обнесенный тремя цементными стенами. Вонь выбивала из головы все мысли и соображения.

Минна закрыла глаза, наклонила голову и подогнула ноги, упершись руками в колени. Она извергла весь сегодняшний вечер с его разговорами, откровениями и лишним алкоголем — коньячные бокалы все еще со звоном сталкивались в ее мозгу. Под горящими веками она, казалось, изгоняла демона.

Когда Минна вернулась в мастерскую, она была трезва как стеклышко.

И случилось чудо. Перед ней был Йозеф Крапп, брови и очки завершили муляж.

— Вы не хотите добавить ему бороду?

— Не думаю, что он ее носил. Низ лица не пострадал: ему не нужно было его прятать.

Минна была в замешательстве. Без маски у Краппа не было лица. Но и с ней лицо не возникло. Его обличье было таким банальным, таким обычным, что он мог мелькнуть совершенно незамеченным в толпе, в кабинете, в ночи…

— Это потрясающе, — пробормотала она, имея в виду работу художника.

Киршенбаум не смог скрыть законной гордости.

— Я еще не утратил навык! — бросил он, вытирая пальцы о халат. — Вы, кажется, говорили о фотографиях?

Минна принесла сумку и вытащила оттуда складную фотокамеру «Voigtlander Avus 9×12». Второе свое сокровище после «мерседеса». Они направили светильники на голову и выбрали лучший ракурс.