Обещания богов - Обещания богов (2022)

Этот Biergarten, расположенный на севере Тиргартена, не был исключением из правил, но Франца поразило скопление народа и всеобщее веселье. Только что началась война, апокалипсис набирал ход, но в тени каштанов люди кружились, подпрыгивали и неслись вскачь под «раз-два-три — раз-два-три» Йозефа Ланнера.

Бивен злился, что Минна назначила ему встречу именно здесь. Конечно, это был знак внимания с ее стороны — ему не придется тащиться в Брангбо, — но столпотворение вокруг наводило на мысль о людном месте, которое выбирают, когда не хотят остаться с собеседником с глазу на глаз.

Он заметил ее, одиноко сидящую за столом и так же неуместную здесь в своей замшевой куртке и берете, как пятно горчицы на белой скатерти.

Отпихивая воздушные шарики, раздвигая официантов и рвущихся к танцплощадке плясунов, Бивен направился к ней. Его черный мундир, грудь в медалях и позвякивающий кинжал тоже, по правде говоря, не очень вписывались в маленький сельский праздник.

— Что еще за хрень? — спросил он вместо приветствия.

Минна так нервно крутила ложечкой в чашке с кофе, что жидкость выплескивалась. Глаза у нее были стеклянные, а кожа серой. И весь вид совершенно обколотый.

— Садитесь, — приказала она.

— Вы считаете, это подходящее место для разговора о моем больном отце?

— Ваш отец прекрасно себя чувствует.

— Что? Ваше сообщение…

— Это чтобы вы пришли.

Бивена разрывали противоположные чувства. Он бы с удовольствием засадил ее в камеру, просто чтобы поучить жизни. В то же время ему полегчало от ее признания, что она соврала, — по крайней мере, отец в порядке. В глубине души он восхищался смелостью этой женщины, которая использовала все «доступные и необходимые средства», чтобы добиться своей цели.

— Вы думаете, что мне делать больше нечего, — начал он, неохотно усаживаясь, — кроме как пить кофе в Biergarten в разгар рабочего дня?

— Мне надо поговорить с вами о многих вещах, и это срочно.

Бивен посмотрел на часы.

— Слушаю вас, но клянусь, если вы вытащили меня ради каких-нибудь…

— Закон от четырнадцатого июля тридцать третьего года — это вам о чем-то говорит?

— И перестаньте загадывать загадки.

— Закон о насильственной стерилизации.

— Стерилизации кого?

— Инвалидов, неизлечимых пациентов, имеющих наследственные заболевания, слабоумных, безумцев…

Он бросил взгляд вокруг: танцоры не собирались сдаваться. Музыканты — духовой оркестр — теперь грянули галоп. Под деревьями бодро задвигалась вереница в ритме взрывных аккордов и медных взвизгов. Напоминало пляску смерти под саркастическое хихиканье.

— Вы вызвали меня, чтобы поговорить об этом?

— Нет. Я хотела узнать, слышали ли вы о другой программе.

— Какой именно?

— О программе… более радикальной, имеющей целью ликвидацию душевнобольных.

Разумеется, он слышал. Пустые слухи вроде тех, что ходили про намерения нацистов уничтожить всех евреев или утопить цыган в Кильской бухте.

— Сортирные пересуды.

— Вам знаком некий Эрнст Менгерхаузен?

Имя он где-то слышал, но не смог бы сказать ни когда, ни при каких обстоятельствах.

— Нет, — предпочел он ответить. — А кто это?

— Гинеколог. Он вчера приезжал ко мне, со списком.

— Со списком?

— Больных, которых нацистская власть решила перевести в образцовый госпиталь в Верхней Швабии. В замок Графенек.

Подошел официант. Бивен заказал кофе. Гарсон кивнул и аккуратно поставил перед Минной тарелку с Mohrenköpfe[89].

Она набросилась на них, как будто несколько дней не ела. Было что-то тошнотворное в том, как она терзала ложечкой эти бисквитные кругляшки с заварным кремом.

Франц отослал официанта движением подбородка и продолжил:

— Вы остановились на замке Графенек. Но это же хорошая новость, разве нет?

— Для человека из гестапо вы слишком наивны. Пациентам там будет лучше, потому что они задержатся там ненадолго.