Обещания богов - Обещания богов (2022)

Бивен такого совершенно не ожидал. Если нацистский режим и был самым опасным в мире для тех, кто сворачивал с пути истинного, то обычная уголовщина с берлинских улиц почти исчезла. Когда к власти приходят убийцы, у шпаны, можно сказать, пропадает смысл существования.

— Вы видели этого типа вблизи? Можете его описать?

Она обхватила голову руками. В своем маленьком берете она походила на утлую лодчонку — серую и пустую.

— Вот это самое безумное…

— Что именно?

— Его лицо… Его лицо было мраморным.

Бивен, единственный человек в траурно-черном среди веселого сборища беззаботных людей, чуть не сделал сальто, оторвавшись от стула.

— ЧТО?!

— Я клянусь вам. На нем была маска, которая казалась мраморной. Это было… как в дурном сне.

Неловкой рукой (две первые попытки провалились, и в конце концов ему пришлось снять перчатки) Бивен выудил из кармана рисунок Симона Крауса.

Он развернул листок перед носом Минны:

— Ваш преследователь — он был похож на это?

Лицо Минны из пепельно-серого стало стерильно-белым.

— Откуда у вас этот рисунок? Уже ведется расследование?

— Он похож на это, да или нет?

— Да. Это в точности он.

45

Минна такого даже не ожидала. Без всяких объяснений Бивен немедленно усадил ее в свой «мерседес» и приказал отвезти его к Рут Сенестье. Минна воображала, что нацист впадет в панику при известии, что его отец в черном списке, а историю с нападением выслушает вполуха. Получилось нечто прямо противоположное.

Бивен уже был в курсе существования мраморного убийцы — у него в кармане даже имелся его портрет! Минна засыпала его вопросами, но он ни на один не ответил.

А правильно ли тащить этого заплечных дел мастера к непокорной Рут, которая только и делает, что нарывается на неприятности с властями? Да. В первую очередь необходимо ее защитить. И не от нацистов, привычного зла, а от убийцы, который безусловно хотел этой ночью ее прикончить…

— Расскажите мне о вашей подруге, — велел Бивен.

Они объехали Тиргартен со стороны зоопарка, потом двинулись прямо на юг мимо Мемориальной церкви императора Вильгельма и наконец выехали на Курфюрстендамм, которую все называли просто Ку’дам.

В былые времена эта улица длиной в три километра была синонимом радости и элегантности, но теперь, после Хрустальной ночи и всех нападений, которым подверглись здешние коммерсанты-евреи, она стала лишь местом позора и человеческой мерзости. Можно по-прежнему глазеть на витрины, но только если вам нравится вид проступающей на них крови.

— Расскажите мне о Рут Сенестье, — нетерпеливо повторил эсэсовец.

— Мы познакомились в конце двадцатых годов. Я тогда была еще студенткой. Мы встретились в госпитале «Шарите». Я стажировалась в отделении для Kriegstraumas, солдат Большой войны, страдавших психическими расстройствами. Рут работала в соседнем отделении.

— Разве вы не говорили, что она художник?

— Говорила, но в то время Рут сотрудничала с Красным Крестом. Она помогала делать лицевые протезы для изуродованных солдат.

— Вы близкие подруги?

Минна ответила без колебаний — она была счастлива поговорить о Рут. Художница была и оставалась до сих пор кем-то вроде ее духовной крестной.

— Очень близкие. Это она приобщила меня к духу Берлина.

— Какому духу?

— Не брать в голову.

— Она коммунистка?

— Нет, непохоже.

— А чем она зарабатывает на жизнь?

— Вообще-то, не своим искусством, по крайней мере не картинами и не скульптурами. Она долгое время сотрудничала с журналами, делая для них зарисовки модных силуэтов, карикатуры, но ей пришлось с этим завязать…

— Почему?