Снайперы - Владимир Никифоров (2016)

Молодой конвоир нашел старые пробковые пояса, сложил их и улегся рядом с тряпицами, на которых вчера лежала Верка и жарко шептала и сладостно гладила свой «лоскуточек», и у конвоира от этого воспоминания все плыло перед глазами.

* * *

После лекции о международном положении, где очкастый лектор с таким сарказмом называл имена Трумэна, Дина Ачесона и Аллена Даллеса, что они вызывали неизменный смех, рыбаки смотрят эстрадный концерт, смеются, хлопают, а на низкой сцене играют на пиле и исполняют куплеты:

На колено

Взял полено,

Сам пилю,

Сам колю,

Сам и печку растоплю!

Потом выходит аккордеонист с остатками буйной шевелюры:

Я один, далекая подруга,

Но печали в сердце не таю…

Приходи, мы снова будем рядом,

И рука в руке расскажет вновь,

Что за этой дымкой снегопада

К нам весна приходит и любовь!

На глазах у Маруси появляются слезы. Она думает о Диме, видит Диму, любит Диму.

* * *

Капитан предложил Диме принять горячий душ и переодеться в новую, еще с ярлычком трикотажной фабрики, тельняшку, и нигде еще, пожалуй, Диме не было так уютно, как в командирской каюте, где сияет медь и полированное дерево, ласкает глаз яркий бархат, поблескивает в буфете фарфор, а в углу благородно чернеет лаком пианино «Красный Октябрь».

В дверь постучали и вошла докторша с красиво, как на картинке из журнала мод, который выписывала тетя Зина, уложенными волосами:

– Ссадин, ушибов, ранений нет?

Дима вскакивает, разводит руками. Докторша ласкает его взглядом и говорит мягким, обволакивающим голосом:

– Если почувствуете что, то я в медпункте.

И не уходит, ждет чего-то. И Диме не хочется, чтобы она уходила.

– Так, – говорит капитан, – вы в медпункте.

И она уходит. А в каюте остается запах духов – знакомый, тети-Зинин.

Приносят ужин на двоих, на столе появляются рюмки и графинчик.

Выпив и закусив балыком, капитан спрашивает как бы между прочим, но Дима понимает, что начинается форменный допрос:

– Ты зачем прыгнул-то?

– Реакция, – развел руками Дима. – Ничего подумать не успел, а уже в воде.

– Может, толкнул кто?

– Нет, – улыбается Дима. – Я сам.

Капитан задумчиво смотрит в доверчивые Димины глаза. Надо бы помочь парню, ведь запутают, если захотят, а они захотят, это уж точно. Эти таких маменькиных сынков, чистеньких городских мальчиков, на дух не принимают.

– Но ты же понимаешь: это враг народа, а значит, и твой враг. У нас тут лесобиржа горела, так ссыльные литовцы праздник устроили, а может, сами и подожгли. А сколько предателей к власовцам записалось! А вдруг это был бандеровец, который в коммунистов из-за угла стрелял. Ты коммунист?

– Н-нет, но я подавал заявление. В армии.

– И что?

– Сказали: надо подождать.

– А. Ну да, – говорит капитан, взглянув на его тонкие «дворянские» пальцы. – Родители – кто?

– Мама – учительница…

– Я почему-то подумал, что врач. У меня сын врач, – поясняет капитан и пытливо смотрит на Диму. – Как-то вызвали его в лагерную больницу. Там больной при смерти. Сын сделал операцию, спас больного. А того через неделю расстреляли… Вот так!

– А папа еще до войны умер…

– Светлая память ему! Давай выпьем, только не чокаться. Вот видишь, – говорит капитан, значительно оживившись. – Ты же наш, советский человек, в нашей школе учился. Десять классов?

– И еще один курс пединститута. Физический факультет.

– А где твое классовое чутье? Выходит, нету?

– Выходит, нет, – со вздохом признается Дима.

Капитан негромко смеется, обнажая прокуренные зубы.

– На флоте есть команда «Человек за бортом». И тут закон один: спасти, кто бы ни был.