Траектория - Александр Ярушкин, Леонид Шувалов (2016)

— Был с ним разговор... Только я на стройку пришел последним. Получаю зарплату, нормально получаю, почти четыре сотни. А тут Дербеко подкатывается. Дескать, не кажется ли тебе, что слишком много заработал? Не кажется, говорю, хотя сам-то понимаю: завысили немного. Решил, что заинтересовать меня хотят, квалифицированных строителей-то не хватает. А Дербеко давит. Мол, по ошибке наряд завысил, верни полсотни. Я ему культурненько: «Да пошел ты...» На том и разошлись. Теперь наряды тютелька в тютельку закрывает, иногда и свои кровные приходится выбивать.

— Как Дербеко относился к Хохлову?

— Как собака к палке,— хмыкает Бабарыкин.— Хохлов же ему все время на мозги капал, на нарушения указывал. Но ругаться — не ругались. Дербеко этого не любит. Все больше благодарил за ценную информацию...

Когда на перроне, взвалив на плечи мешок и включив погромче магнитофон, Бабарыкин скрывается в толпе пассажиров, Василий интересуется — кто этот парень. Отвечаю, что свидетель. Маринка заинтригованно выпаливает:

— По убийству?!

— Нарушение правил техники безопасности,— уклончиво говорю я.

— Вечно от тебя ничего не узнаешь,— обиженно надувается она.

Не отвечаю и спешу за Люськой, поднимающейся по ступеням переходного моста.

10.

Понедельник день тяжелый. Лишний раз убеждаюсь в этой истине, откапывая в восемь утра занесенный снегом гараж.

Сажусь в машину. Повернув ключ зажигания, замечаю оживленно заблестевшие глазки костяной фигурки оленевода, выполняющей прозаическую роль брелока. Покуривая трубочку, оленевод вместе со мной прислушивается к мерному гудению двигателя и довольно щурится, покачиваясь в теплых струях воздуха, поступающего из печки.

Включив фары, медленно тащусь по улицам. Скользко. Личных машин почти не видно. Автолюбители предпочитают не рисковать.

Хотя девяти еще нет, в кабинете надрывается телефон. Быстро открываю дверь, однако телефон зловредно замолкает. Но ненадолго. Снова звонок.

— Доброе утро, с вами будет говорить Борис Васильевич,— официальным тоном сообщает Семирамида из стройуправления, словно соединяет меня с генеральным секретарем Организации Объединенных Наций.

Мизеров бодрым голосом информирует, что заявление Хохлова, о котором шла речь, обнаружилось, и он может его прислать.

— Минут через двадцать буду у вас, дождитесь, пожалуйста,— прошу я, кладу трубку и выбегаю из прокуратуры.

Еду довольно быстро, но когда вхожу в приемную, сталкиваюсь с одетым в пальто Мизеровым. Он виновато улыбается.

— Думал, вы уже не приедете... В трест вот вызвали...

— Я вас задержу самую малость.

В его кабинете читаю напечатанные на старенькой «Москве» с прыгающими буквами текст и узнаю, какие непорядки возмущали Хохлова. Тот негодовал по поводу равнодушия прораба и его нежелания вести борьбу с пьяницами Жижиным и Бабарыкиным, удивлялся, почему Дербеко делает вид, будто не замечает, как Жижин торгует налево и направо кафельной плиткой. Прочитав, пристально смотрю на Мизерова.

— Кто занимался проверкой?

— Честно говоря, не успели...

— По чьей вине?

— Вы знаете, Лариса Михайловна,— изображая простодушие, произносит Мизеров.— Непостижимым образом оно оказалось у меня в столе.

Его лицо напоминает лик невинного младенца.

— Скажите, вы с Дербеко закадычные друзья? Или он ваш сват?

— Не понимаю...

— Вот и мне непонятно, что вас так тесно связывает.

Его взгляд становится тяжелым. Всем существом чувствую, как хочется ему выдохнуть: «Вон отсюда!», но делает он другое — смотрит на часы и поднимается.

— Меня ждут в тресте.

11.