“Дыши, Элизабет, дыши!” – напомнила себе я и отправилась в ванную, где сидел ссутулившийся и угрюмый Ник. Заслышав мои шаги, он, разумеется, выпрямился, даже попытался ободряюще улыбнуться, но было поздно. Тот миг слабости, когда он не скрывал, насколько ему тяжело, я успела заметить…

Не плакать, главное, не плакать…

Очередной вздох и я приступила к монотонной работе – намочить губку, смочить ацетоном и тщательно, но аккуратно, стереть приказ напавших. Кажется, я догадываюсь, что им требовалось… Жаль только, что сама этим не обладаю.

К моменту, когда я сообразила, что сперва все же стоило обработать лицо, я умудрилась очистить половину спины. С трудом, со слезами, дрожа уже всем телом, но целую половину. Чуть не застонав от собственной глупости, собралась и попросила брата:

– Повернись ко мне лицом, пожалуйста.

– “К лесу задом, ко мне передом…” – пробормотал он, разворачиваясь. Ох–х–х… Кажется, я вновь начинаю плакать.

Глубокий вдох, глубокий вдох, глубокий вдох! Спокойствие, только спокойствие!

Встала и шагнула к аптечке, в которой находились перекись, ватные диски и нужные тюбики мазей. Мысли разбегались, руки суетились, делая лишние движения и регулярно норовя что–нибудь опрокинуть, но в конце концов необходимое было добыто, а оставшееся – не разбито.

На перед Ника трудно было смотреть, внутри постоянно что–то сжималось. Синяки, ушибы и сбитая ударами кожа, на которой засохла кровь; я уже представляла, каким фиолетовым он будет в ближайшее время.

Довольны быстро расправившись с животом и грудью, перешла к лицу. Запачканному кровью, опухшему от ран лицу. Малиновый синяк разлился под глазом, нос чудом избежал перелома, а подбородок и скулы были разбиты. Нападавшие поработали на славу… Очень аккуратно, бережно и трепетно я обрабатывала ранки, промывая и заклеивая, стараясь касаться невесомо и нежно. Ник не произнес ни звука, лишь изредка морщась, когда затрагивала особо неприятные места.

– Знаешь, сегодня я поняла, что способна на убийство, – поделилась мыслью с братом. Тот удивленно взглянул, но ответить не смог, так как уголок губ я сейчас как раз очищала от слоя крови.

– Кажется, если бы мне попался хоть один из тех, кто тебя обидел… – продолжила я, – он бы не выжил. Я бы разорвала его на кусочки, на крупицы. Я бы его уничтожила… – закончила уже совсем тихо, еле слышно. Ник внимательно всмотрелся в мои глаза, а потом сжал мою руку своей. И я поняла еще одну вещь: с моими обидчиками младший брат обошелся бы не лучше.

Я только–только закончила с лицом и убирала за собой использованные предметы, как прозвучал дверной звонок, заставивший вздрогнуть. Джеймс! Господи, Джеймс!..

За считанные секунды отворив дверь, крепко обняла его, когда он шагнул в квартиру, и, замерев в сильных объятиях, позволила себе расплакаться. Вдоволь, не сдерживаясь, чувствуя облегчение и хотя бы отдаленно – покой.

– Тш–ш–ш, Лиззи, – зашептал Харрисон, крепко прижимая к себе и поглаживая по спине. – Все будет хорошо… Только расскажи мне, что случилось, и все станет на шаг ближе к этому “хорошо”…

И я ему верила. Верила, потому что очень хотела верить, что все и впрямь будет хорошо!

Казалось, я провела в уютных объятиях согревающего мужчины вечность, успев успокоится и слегка протрезветь, но на самом деле прошло не больше минуты.

Вздохнув, я произнесла:

– Ника избили. А на спине написали слово “дай”. Много раз. Очень много раз… – на одном дыхание, чтобы не сорваться.

Джеймс тяжело и глубоко вздохнул, а после привлек к себе, пальцами приподнял подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза, и спросил:

– Ты же мне веришь, Лиззи? Веришь?