— Откуда ты знаешь?

— Я тоже умею быть наблюдательной.

Матвей стоит не шевелясь, даёт себя изучать. Не делает ненужных движений, не пытается лапать меня или форсировать события — просто смотрит. Снова безупречно улавливает ритм, звучащий во мне. Раньше он делал всё, чтобы в его компании мне было некомфортно, сейчас — наоборот.

Я завожу пальцы ему на бёдра, слегка надавливаю ногтями и пробую на ощупь его ягодицы. Упругие, подтянутые.

— И каков твой следующий вердикт? — хрипло звучит рядом с ухом.

Новая вспышка огня обжигает живот и щёки.

— Отличная задница, — шепчу я и мягко обхватываю его член ладонью.

— Блядь… — Матвей прикрывает глаза и с шумом выдыхает.

Я продолжаю неторопливо двигать рукой, надавливая большим пальцем на вершину головки. Не преследую цели удовлетворить — мне просто нравится его трогать. Ладони Матвея опускаются на ягодицы и тянут вверх, заставляя меня встать на цыпочки. Наши губы встречаются, инициатором поцелуя на этот раз становлюсь я. В руке становится липко из-за выступившей смазки, опять шумит в ушах.

— Если я тебя сейчас не трахну, то кончу в твою руку, — бормочет Матвей и рывком поднимает меня вверх. В ответ я обвиваю ногами его отличную задницу и обнимаю плечи. Возбуждение снова звенит в каждом уголке тела и стремительно заражает собой мозг.

Едва спина упирается в стену, следует сильный и быстрый толчок. Бёдрам становится мокро — это вытекает сперма, которую Матвей влил в меня каких-то пятнадцать минут назад. Такое со мной точно впервые.

Когда всё заканчивается, он осторожно опускает меня на ноги. Колени размякли настолько, что едва удаётся стоять прямо. Я не привыкла к такому. И не знаю, возможно ли вообще к такому привыкнуть.

— Ты мой лучший секс. — Не дав возможности ни поверить ему, ни усомниться, Матвей кладёт ладони мне на талию и заставляет встать под душ. — Подними руки.

Я поднимаю. Нет сил сопротивляться. Саднит спину, между ног тянет, горло охрипло от вскриков, а мозги превратились в бесцветную вату. Этот мальчишка забрал у меня все силы.

Поставив лицо под струи воды и зажмурившись, позволяю ему мылить мне подмышки, грудь и спину.

— Расставь ноги.

Я расставляю. Беззвучно охаю, когда его скользкие от мыла пальцы трогают меня там, прикусываю губу, когда упругая струя воды смывает пену. Даже в самом извращённом сне я бы не могла допустить такое.

— На этом достаточно, — отшучиваюсь я, когда напор воды между ног исчезает, и для убедительности отдёргиваю занавеску. — Тебе надо обслужить и себя.

Опускаю ступни на пол и подхватываю лежащее на стиральной машине полотенце. Сначала высушу волосы, а после подумаю, что потом. Соорудив на голове тюрбан, я покидаю ванную, давая Матвею возможность побыть наедине с собой. Заваренный чай по-прежнему стоит на журнальном столике, тут же на полу валяются его брюки и полотенце, которое он с меня снял.

Я снова оглядываюсь. В этой квартире всё инородное, начиная от стен с дешёвыми обоями и заканчивая диваном, накрытым голубым синтетическим пледом. Удивительно, насколько это теряет для меня значение, когда рядом оказывается Матвей. Как долго я смогу пробыть с выключенной головой? Недолго, судя по тому, что опасные мысли уже начинают требовательно скрестись.

Наливаю в чашку остывший чай и делаю глоток. Он чёрный, крепкий, кажется с чабрецом. Я не пью чёрный чай, но едва ли сейчас стоит быть избирательной. На самом деле, не так уж и плохо. Даже вкусно.

Платье и бельё лежат на краю дивана. Размотав махровый тюрбан и просушив волосы, я надеваю их, тщательно расправляю смятый подол. Ткань ощущается колючей, инородной. Но до дома можно потерпеть.

— Куда ты собралась?

Я поворачиваюсь. Матвей стоит в обмотанном вокруг бёдер полотенце, потемневшая от воды чёлка падает ему на глаза. Судя по влажному блеску на животе и плечах, Золотой мальчик явно торопился.