От первого лица - Михаил Шевелев (2018)

…компанию закрываешь подчистую, сдаешь архив и исчезаешь, — сказал Аркадий. — Заплати людям премию, причем такую, чтобы они ушли довольные и благодарные. Твой выходной бонус сейчас обсуждается, но меньше шести нулей в нем не будет, это я гарантирую. И не тяни, все это нужно уже позавчера.

— Чего случилось-то? И почему такой пожар?

— Меньше знаешь — крепче спишь, как тебе известно. В этом случае — кто знает слишком много, может и не проснуться. Ясно?

— Нет, но я и не лезу.

— Одно тебе скажу — это был наш бизнес, а теперь это политика, причем такая, где сначала живьем едят, потом спрашивают, как зовут. Если честно, то мне кажется, что кое у кого крыша поехала капитально, но… короче, обнуляй всё, и чем меньше о тебе будет слышно, тем здоровее ты будешь.

— Мне-то что, за городом сяду, буду на птичек смотреть.

— Правильное решение. И помни, за нами приглядывать теперь будет такой конвой, который шуток не понимает совсем.

Что же, думаю, за землетрясение у них там произошло? Это что-то должно быть неординарное, чтобы такую курицу в одночасье под нож пустить. Все, что ли, насосались? Теперь концы в воду и разбегаемся?

Оказалось — ровно наоборот. Отстреливаемся.

28.02.2018

«Все, что я рассказывал тебе до сих пор — это факты. Дальше будут мои предположения, на этих фактах основанные. Но ради них я все это и затеял. Потому что, если они оправдаются, будет уже поздно. Ты сунул руку в крысиную нору. Сам того, естественно, не понимая, но от этого теперь никому не легче.

Мы были, как я уже сказал, не единственной и, наверное, не самой крупной компанией в этом бизнесе. Но самой доверенной — сужу по фамилиям клиентов и названиями компаний, с которыми мы работали. В две тысячи четырнадцатом мы отдали компанию.

Человек, который приказал мне сдать дела, сказал так: "Это был наш бизнес, а теперь это политика. Если что — нас живьем съедят и не спросят, как звали". Я не знаю, что он имел в виду и почему это произошло именно тогда.

И сейчас это уже никакого значения не имеет.

Не так уж мало есть людей, я думаю, которые представляют себе, чем мы занимались. Все они должны быть под контролем. И контроль этот должен быть жестким — слишком высоки ставки. Один из этих людей — я.

Мне в свое время щедро заплатили и велели молчать. Что я и делал много лет. И продолжал бы до сих пор.

Но все изменилось в тот вечер, когда ты пришел в гости к Маше и ее маме, та нашла мой телефон и мы с тобой поговорили. Произошло то, чего произойти не должно было, на что никто не рассчитывал. Но произошло.

Вот в чем теперь опасность для тебя и для меня. С того момента, как мы с тобой поговорили — а можешь не сомневаться, что разговор наш записывался — и ты назвал себя, они не могут гарантированно знать, как мы оба себя поведем. Они не знают тебя — будут теперь изучать, кстати. Они знают меня, но не понимают, как я буду реагировать на твое появление — пока не знают. И вот эта непредсказуемость нашего поведения, с их точки зрения — фактор риска, утрата контроля. Я мог бы рассказать тебе, как эти люди минимизируют риски, но, думаю, ты и сам догадываешься.

И вот теперь возникает главный вопрос: что со всем этим делать? К сожалению, на него нет общего для нас с тобой ответа. Я решил, что ты должен узнать эту мою историю. Не по каким-то другим причинам, а потому что она стала твоей. И угрожающей. Но я не могу тебе указывать, как действовать дальше. Могу только советовать. Ты можешь эти советы принять. Или игнорировать. Так же, как и всё, что ты от меня узнал.

Итак…

Первое. На мой взгляд, твое спасение только в одном — в огласке. Все услышанное тобой от меня должно всплыть и обсуждаться. Это не стопроцентная гарантия безопасности, но другой я не вижу.