Не переживай, говорю, мать хорошая. В конце концов, все равно надо было бы это когда-нибудь сделать, верно ведь? Кстати, чуть не забыл, там есть еще один экзаменатор — Бинго, он бернская овчарка. Ты собак не боишься?

Нет, отвечает, не боюсь, но я совсем нестриженая, так нельзя.

Ну и слава богу, думаю, если это сейчас твоя главная проблема.

— Meet Masha, mom. Masha, this is my mom Julia.

— Мне кажется, — сказала Джулия, — что Маше удобнее будет называть меня Юлей. Вы голодные?

— Как собаки.

Это не я сказал, я даже рта не успел открыть.

— Отлично, — ответила мама, — все готово.

— Ты ей понравилась, — шепнул я Маше, пока шли из прихожей в гостиную, — в этом доме не всех кормят.

— Не то чтобы я очень старалась, — отвечает, — just hungry.

— Ладно, давай тогда сначала поужинаем спокойно, а потом я ей объявлю, ок?

— Хорошо.

— Только перед тем, как сядем за стол, я хочу еще раз посмотреть там одно место в этом видео. Одна мысль у меня сейчас появилась, может, она и дурацкая, а может, нет. Ничего, если я вас оставлю вдвоем минут на пятнадцать? Справишься?

— Давай, и можешь не суетиться. Наоборот, нам без тебя будет легче.

— Молодец ты у меня.

— Ты у меня тоже.

Я поднялся к себе на второй этаж, включил компьютер и понял, что не помню код доступа. Один, четыре, семь, три, семь… или шесть… а дальше вообще тьма… никаких следов. Идти вниз было лень, поэтому я просто погромче крикнул:

— Маша, напомни мне код, пожалуйста!

Оживленный разговор в гостиной затих.

— Сейчас, — крикнула Маша в ответ, — я сама не помню… секунду… сейчас посмотрю! Ага, есть… сто сорок семь, тридцать шесть, восемьдесят пять.

Следом из гостиной донесся какой-то странный звук, похожий на вскрик. Бинго, думаю, ленивая скотина, разлегся в ногах, и Маша на него случайно наступила.

08.03.2018

…все это любопытно, молодой человек, и даже, возможно, правда, — сказал сенатор Сандерс, — но я не знаю, чем вам помочь. Во-первых, это голословные, ничем и никем не подтвержденные утверждения. С юридической точки зрения, они ничтожны. Во-вторых, даже если они хоть в какой-то мере соответствуют действительности, в отсутствии свидетеля, готового лично подтвердить свои показания в суде… — вы сами все понимаете.

На этом, мне кажется, нашу встречу стоит завершить. В любом случае, вы очень правильно сделали, что обратились ко мне. Если и как только у вас появятся какие-то более весомые доказательства, буду рад вас выслушать. Кстати, еще раз спасибо, Дэвид, за ваши усилия в ходе моей предвыборной кампании, меня информировали мои сотрудники о вашей лояльности и усердии.

Во-первых, думаю, про несостоятельность этих свидетельств я недавно уже слышал. Из совсем другого источника, но тоже заслуживающего

доверия. А, во-вторых, не для того я сутки колотился лбом об твой секретариат, чтобы выслушивать твои благодарности. За участие в кампании, кстати, которую ты блистательно провалил, и вот мы теперь тут… ладно, сейчас не об этом.

— Что вы скажете, сенатор, если я представлю живого свидетеля?

— Если? Или он у вас есть?

— Будет. Если вы согласитесь на некоторые условия.

— Я не очень люблю, когда мне диктуют.

— Это не торг. И я не диктую. Но есть ситуации, в которых я не могу рисковать. И вы бы, кстати, не стали, окажись на моем месте. Чего я вам от всей души не желаю.

— Говорите.

Зря я все-таки его проклинал, наверное. Старик оказался совсем не такой педант и размазня, как мне казалось сначала. Когда я перешел к делу, вдруг куда-то делись все эти манеры университетского профессора — рассеянный взгляд из-под очков, витиеватость выражений, подчеркнутая мягкость. Передо мной сидел довольно жесткий, очень сосредоточенный человек, по которому было видно, что жизнь, проведенная в вашингтонском политическом зверинце, многому его научила.