Дама в черном - Гастон Леру (1993)

— Нет, Сэнклер, нет. Я не буду над вами смеяться, потому что вы абсолютно правы, видя этого человека вокруг нас повсюду. Если его не было только что, быть может, сейчас он уже здесь. Он способен преодолеть и камни. Он сильнее всего. Может быть, снаружи я опасаюсь его даже больше, чем внутри. И я буду счастлив, если эти стены, которые я призвал на помощь, помешают ему войти, помогут мне задержать его. Так как я чувствую, что он здесь, Сэнклер!

Я сжал его руку, ибо, странное дело, я чувствовал то же самое. Я ощущал на себе глаза Ларсана, я слышал его дыхание. Когда это ощущение появилось? Трудно сказать, пожалуй, с приходом Старого Боба.

— Старый Боб? — спросил я с беспокойством.

— Берите себя каждые пять минут левой рукой за правую, — ответил Рультабиль после некоторого раздумья, — и спрашивайте себя: «Не ты ли Ларсан?» Ответив себе, не успокаивайтесь, так как он, возможно, уже будет в вашей шкуре, но вы этого и не заметите.

Мы расстались, а вскоре ко мне подошел дядюшка Жак и передал телеграмму. Прежде чем ее распечатать, я поздравил старого слугу с его бодрым видом. Как и все мы, он провел бессонную ночь, но утверждал, что помолодел от радости лет на десять, увидев наконец-то свою хозяйку счастливой. Затем он попытался расспросить меня о причинах странного бодрствования и о чрезвычайных мерах предосторожности, принятых для прекращения доступа в замок всех посторонних. Он добавил, что если бы Ларсан не умер, то можно было бы предположить его появление. Я ответил, что сейчас следует не рассуждать, а просто, как и все другие честные слуги, выполнять полученный приказ, не пытаясь понять его смысла. Дядюшка Жак был, конечно, весьма заинтригован, и мне показалось, что, получив приказ охранять северные ворота, он прежде всего подумал о Ларсане.

Старик также чуть было не стал его жертвой и не забыл этого, во всяком случае, свой пост он будет охранять достаточно рьяно.

Я не слишком-то торопился прочесть принесенную мне телеграмму и был неправ, так как она оказалась очень интересной. Мой парижский друг, следивший по моей просьбе за действиями Бриньоля, сообщал о внезапном отъезде этого человека на юг и предполагал, что Бриньоль купил билет до Ниццы на поезд, который отправлялся из Парижа в 10–35 вечера.

Что собирается Бриньоль делать в Ницце? Я задал себе этот вопрос и из глупого самолюбия, в чем после раскаивался, ничего не сообщил Рультабилю. Он посмеялся надо мной, увидев первую телеграмму о Бриньоле. Если Рультабиль не придает Бриньолю никакого значения, то не стоит надоедать ему своими подозрениями. Я сохраню Бриньоля для себя. Приняв беззаботный вид, я присоединился во дворе Карла Смелого к Рультабилю, который пытался закрепить тяжелую дубовую крышку колодца железными стержнями. Если даже колодец и не сообщается с морем, полагал он, все равно этот вход следует перекрыть таким образом, чтобы им невозможно было воспользоваться.

Рультабиль был весь в поту, с расстегнутым воротником, закатанными рукавами и тяжелым молотком в руках. Я сказал ему, что он создает слишком много суеты из-за такого простого дела, и поступил как глупец, не видящий дальше своего носа. Следовало сообразить, что мой друг предавался этой работе, чтобы физической усталостью приглушить горе, терзавшее его душу.

Я понял это только через полчаса, обнаружив его уснувшим на камнях развалившейся часовни. Во сне, одолевшем его на этом не слишком-то мягком ложе, он повторял одно-единственное слово «мама», выдававшее его душевное состояние. Рультабиль грезил о Даме в черном. Быть может, ему снилось, что он обнимает ее, как в детстве, когда, покрасневший от волнения, он прибегал в приемную колледжа в Э. Я постоял возле моего друга несколько минут, не зная, следует ли его разбудить, так как во сне он мог выдать свой секрет. Но, облегчив этим признанием свое сердце, Рультабиль уснул спокойно. Полагаю, что он впервые заснул после нашего приезда из Парижа.