Дама в черном - Гастон Леру (1993)

Дилижанс наполнился пассажирами и тронулся в путь. Я последовал за ним в коляске, ужасно сожалея, что не предупредил Рультабиля. Странное поведение Бриньоля навело бы его на какие-нибудь разумные мысли. Я же не умел рассуждать и только и мог, что следовать за Бриньолем, как собака следует за своим хозяином, или полицейский — за своей добычей. Я дал дилижансу отъехать вперед и прибыл в Кастильон через десять минут после Бриньоля. Кастильон расположен у подножья горы на полпути между Ментоной и Соспелем. Мой кучер попросил разрешения напоить лошадь, и я вышел из коляски. Кого же я увидел у входа в туннель, который следовало проехать, чтобы достичь противоположной стороны горы? Бриньоля и Фредерика Ларсана!

Я окаменел, не в силах произнести ни слова. Когда я немного пришел в себя, меня охватило чувство страха перед Бриньолем и одновременно чувство восхищения самим собой. Я правильно угадал, подозревая, что Бриньоль опасен для Робера Дарзака. Ах, если бы меня послушали, то господин Дарзак давно бы уже с ним расстался. Бриньоль — соучастник Ларсана. Какое открытие! Ведь я же говорил, что эти несчастные случаи в лаборатории не случайны. Поверят ли мне теперь? Я ясно видел Ларсана и Бриньоля, разговаривавших у входа в туннель Кастильона. Видел… но куда же они вдруг подевались? Исчезли на моих глазах!

Сжимая в кармане револьвер, я двинулся к туннелю. Сердце мое учащенно билось. Что скажет Рультабиль, когда я поведаю ему о своем приключении? Я, именно я нашел Бриньоля и Ларсана!

Но где же они? Я пересек туннель — ни того, ни другого. Я глянул на дорогу, спускающуюся к Соспелю, — и там никого. Однако по направлению к Кастильону, кажется, удаляются две тени. Исчезли. Я бросился бежать и остановился у каких-то развалин. Быть может, эти две тени поджидают меня за стеной?

Старый Кастильон больше необитаем, так как полностью разрушен землятресением 1887 года. Местами возвышались лишь остатки стен, продолжавшие постоянно осыпаться. Несколько жалких лачуг без крыш, почерневшие от пожара, да одинокие колонны, меланхолично клонящиеся к земле, грустные от того, что им нечего больше поддерживать, довершали картину. И жутковатая тишина царила вокруг. Одну за другой я начал осторожно обходить эти руины, с ужасом посматривая на глубочайшие разломы в скалах, открывшиеся после толчка в 1887 году. Один из этих разломов показался мне бездонным колодцем, когда я склонился над ним, ухватившись за почерневший ствол сливы. В тот же момент я был почти опрокинут ударом крыла и, вскрикнув, отпрянул. Из пропасти, стремительный как стрела, вылетел орел. Он поднялся прямо к солнцу, а затем спустился вновь и принялся описывать над моей головой угрожающие круги, как бы упрекая за то, что я явился нарушить его покой в это королевство одиночества и смерти, подаренное ему огнем земли.

Может быть, мне все-таки показалось? Никаких теней я больше не видел, но на дороге мне попался кусок почтовой бумаги, удивительно похожий на ту, которой Робер Дарзак пользовался в Сорбонне.

На этой бумаге я смог разобрать два слога, написанные, как мне показалось, рукой Бриньоля. «…бонне», — прочел я. Буквы, вероятно, являлись окончанием какого-то слова.

Через два часа я вернулся в форт Геркулес и все рассказал Рультабилю, который ограничился тем, что положил обрывок бумаги в свой бумажник и попросил меня сохранить в тайне это происшествие.

Удивленный тем, что мое открытие, которое я полагал очень важным, произвел столь незначительное впечатление на Рультабиля, я попытался заглянуть ему в лицо. Он быстро отвернулся, но я успел заметить, что его глаза полны слез.

— Рультабиль!.. — воскликнул я.

Но он прикрыл мне рот рукой.

— Ах, Сэнклер, Сэнклер!

Я взял его за руку и почувствовал, что он весь горит. Конечно, это волнение вызвано не только появлением Ларсана. Я упрекнул его за то, что он скрывает от меня происходящее между ним и Дамой в черном. Но он, по своему обыкновению, не ответил и, вздыхая, удалился.