— Ничего особенного, господин Сэнклер, успокойтесь, ничего особенного.

Он говорил чересчур громким голосом, чтобы успокоить нас и успокоиться самому.

— Господин Дарзак неосторожно положил свой револьвер на ночной столик, и револьвер выстрелил. Госпожа, конечно, испугалась и закричала. Так как окна их комнат были открыты, то она решила, что господин Рультабиль и вы слышали ее крик, и немедленно вышла, чтобы вас успокоить.

— Значит, господин Дарзак вернулся к себе?

— Да, он пришел почти сразу же после того, как вы покинули башню, господин Сэнклер. А выстрел раздался через мгновение после того, как он вошел в свою комнату. Поверьте, я тоже очень испугался и бросился к нему. Господин Дарзак сам и открыл мне дверь. К счастью, никто не ранен.

— Госпожа Дарзак вернулась к себе сразу после моего ухода?

— Тотчас же. Как раз в это время к башне подошел господин Дарзак, и они вместе ушли к себе в комнаты.

— А где же господин Дарзак сейчас?

— Вот он.

Обернувшись, я увидел Робера. Несмотря на слабое освещение, его страшная бледность бросалась в глаза.

— Послушайте, Сэнклер, — сказал он. — Бернье вам, конечно, все сообщил. Не стоит никому ничего рассказывать, ведь выстрела они могли и не слышать. Не надо путать людей, не так ли? И потом, я бы хотел попросить вас о личном одолжении.

— Говорите, мой друг, — ответил я. — Располагайте мной по вашему усмотрению.

— Спасибо. Дело идет всего лишь о том, чтобы уговорить Рультабиля лечь спать. Когда он уйдет, жена успокоится и тоже отправится отдыхать. Нам всем следует отдохнуть. Спокойствие, Сэнклер, спокойствие. Все мы нуждаемся в тишине и спокойствии.

— Хорошо, можете на меня рассчитывать, — сказал я и крепко пожал ему руку, чтобы выразить свою преданность.

Я был уверен, что все эти люди что-то скрывали от нас, и что-то очень серьезное.

Господин Дарзак ушел в свою комнату, а я, не колеблясь, отправился в гостиную Старого Боба за Рультабилем. На пороге я столкнулся с ним и Дамой в черном. После минувших излияний я ожидал увидеть сына в объятиях матери, но оба они молчали и имели такой странный вид, что я, удивленный, остановился. Намерение госпожи Дарзак оставить Рультабиля в подобный момент и согласие Рультабиля этому подчиниться ошеломили меня. Матильда поцеловала моего друга в лоб и произнесла: «Прощай, мой мальчик», — таким печальным и торжественным голосом, что мне показалось, будто я слышу прощание умирающей. Рультабиль, ничего не ответив, увел меня из башни, и Дама в черном сама закрыла за нами входную дверь.

Версия о несчастном случае меня не успокоила, я был уверен, что в башне происходило нечто необычное. Рультабиль, несомненно, присоединился бы к моему мнению, не будь его мысли и его сердце заняты всем тем, что произошло между ним и его матерью. И потом, кто мне сказал, что он думал иначе?

Мы вышли, и я повел моего друга по направлению к Круглой башне. Рультабиль, покорно позволивший себя увести, тихо произнес:

— Сэнклер, я поклялся своей матери не видеть и не слышать того, что произойдет этой ночью в Четырехугольной башне. Это первый обет, данный мной моей матери, но ради нее я готов пожертвовать своим местом в раю. Я должен видеть и слышать.