Невидимая девочка и другие истории - Туве Янссон (2018)

И засмеялась так, что затряслись мостки.

— Похоже, она никогда раньше не смеялась, — озадаченно проговорила Туу-тикки. — С вами она стала хуже малышки Мю. Но главное, что её теперь видно.

— А всё благодаря бабушке, — сказала мама.

Тайна хаттифнатов

Это было в те далёкие времена, когда папа Муми-тролля ушёл из дому, никому ничего не объяснив. Он и сам не понимал, почему ему надо было уйти.

Муми-мама потом говорила, что он давно уже вёл себя странно, хотя, вероятно, ничего особенно странного в его поведении не было. Такое часто придумывают потом себе в утешение, пытаясь объяснить то, что случилось.

Никто толком не знал, когда он ушёл.

Снусмумрик утверждал, что Муми-папа собирался вместе с Хемулем ставить сеть на уклеек, но, по словам Хемуля, папа, как всегда, просто сидел на веранде, а потом вдруг заявил, что ему жарко и немного скучно и что он должен починить мостки. Однако мостки папа не починил, потому что они остались такие же кособокие, как раньше. И лодка всё так же стояла на месте.

Куда бы папа ни направился, ясно было, что он не уплыл, а ушёл по суше. А уйти он, разумеется, мог куда угодно, во все стороны было одинаково далеко. Так что искать его не имело никакого смысла.

— Рано или поздно придёт, — решила Муми-мама. — Он сам так говорил когда-то — и всегда возвращался, а значит, вернётся и на этот раз.

За папу никто не переживал, и это было хорошо. Они договорились никогда друг за друга не волноваться, чтобы каждый чувствовал себя свободным и не мучился угрызениями совести.

Поэтому мама без лишних вздохов просто набрала петли для нового вязанья, а папа тем временем шагал дальше куда-то на запад, следуя одной своей смутной идее.

Эта идея была связана с мысом, который папа заметил однажды на прогулке. Мыс выдавался далеко в море, небо тогда было жёлтое, и к вечеру поднялся ветер. Папа никогда не бывал на этом мысу и не видел, что там, на другой стороне. Все тогда хотели скорее вернуться домой пить чай. Они всегда хотели домой в самый неподходящий момент. Но папа задержался на берегу, глядя на море. И как раз в этот миг от берега отделилась череда маленьких белых лодочек со шпринтовыми парусами[1] и двинулась в открытое море.

— Хаттифнаты, — сказал Хемуль, вложив сюда всё: немного презрения, немного опаски и отчётливое осуждение. Хаттифнаты — чужие и непонятные, не смертельно, но опасные, другие.

И тогда папу охватила нестерпимая тоска и меланхолия, и он понял одно: он совершенно точно не хочет пить чай на веранде. Ни в этот вечер, ни в какой другой.

Это было давно, но он явственно помнил тот миг. И в один прекрасный день ушёл.

Было жарко, папа брёл наугад.

Он не смел ни задуматься о своём поступке, ни прислушаться к своим чувствам, он шёл прямо на закат, щурясь из-под шляпы и насвистывая, но не какую-то известную мелодию, а просто так. Холмы бежали вверх и вниз, деревья расходились с ним и исчезали позади, а тени вытягивались по мере того, как папа двигался дальше.

Солнце только-только нырнуло в море, когда он вышел на длинный каменистый пляж. Сюда не вела ни одна дорога, и никому бы и в голову не пришло здесь прогуливаться.

Папа впервые видел это место: печальный серый пляж, единственный смысл которого заключался в том, что тут кончалась суша и начиналось море. Папа спустился к воде.

И что бы вы думали? — а иначе ведь и быть не могло! — вдоль берега медленно плыла по ветру маленькая белая лодка.

— Вот они, — спокойно сказал папа и помахал.