Восемь идеальных убийств - Питер Свонсон (2021)

Добравшись до дома Прюитта, я быстро свернул на подъездную дорожку, проскользнул мимо его машины. Рукой в перчатке повернул щеколду калитки, ведущей в обнесенный деревянным забором квадратный дворик, заваленный осевшими смерзшимися сугробами. Здесь обнаружился накрытый брезентом гриль, но больше ничего. Под высокий забор намело неубранную листву, теперь уже черную.

Преодолев три ступеньки, я поднялся на небольшую террасу и подошел к задней двери. Сквозь оконное стекло мне было видно кухню с клетчатым линолеумным полом, а за ней – нечто вроде столовой с длинным столом. Дверь была заперта, и я постучал в стекло. Собрался было разбить его кулаком в перчатке, но тут заметил ряд старых цветочных горшков, стоящих на террасе. Присев на карточки, приподнял их один за другим. Под горшком с розмарином нашелся единственный серебристый ключ. Я осторожно ухватил его затянутыми в перчатку пальцами. Ключ подошел, и, открыв заднюю дверь, я оказался внутри. Крикнул: «Эй!» в пустоту дома, подождал ответа. Прошел через кухню с довольно скудной меблировкой в столовую, двигаясь медленно, чтобы глаза привыкли к царящей внутри полутьме. Все занавески были задернуты. Из столовой виднелся длинный диван, стоящий в передней комнате. Прюитт сидел на самом его краю, плоско поставив ноги на пол и опустив руки вдоль бедер. Голова его была сильно запрокинута назад, покоясь на низкой спинке дивана. Он был мертв. Я понял это, просто посмотрев на него, – на то, как он был неподвижен, под каким неудобным углом запрокинулась его голова, открывая горло.

Как ни шокировало меня подобное зрелище, гораздо больший шок я испытал от того, что из этой картины следовало: Прюитт – не Чарли. Существовала, конечно, микроскопическая вероятность того, что Прюитт на самом деле все-таки Чарли и чувство вины от того, что он натворил, вынудило его упиться до смерти. Но я знал, просто печенкой чуял, что это не так. Прюитта убил Чарли, который постоянно опережал меня на несколько шагов.

Из комнаты сильно несло виски, и я увидел бутылку, валяющуюся на полу на тонком персидском ковре. Ее треугольное донышко тускло мерцало в слабом свете, проникавшем сквозь задернутые занавески; чуть ярче поблескивала тонкая проволочная сетка, охватывающая ее граненые бока. Марка показалась мне знакомой – это был скотч, – но я не сумел с ходу припомнить название. Ощущался также и еще какой-то запах, который наводил на мысли о больнице. Я продвинулся еще чуть вперед, остановившись в дверном проеме. И уже оттуда разглядел, что весь перед свитера Прюитта уделан засохшей блевотиной.

Понимая, что не собираюсь продвинуться еще хоть сколько-нибудь дальше в комнату с телом Прюитта, я огляделся по сторонам. Неудивительно, что тут было много стеллажей с книгами. В одном углу стоял большой телевизор с плоским экраном и что-то вроде старой стереосистемы. На стене над диваном висела забранная в рамку театральная афиша, явно рукописная – спектакля по «Зимней сказке» Шекспира; самодеятельный художник изобразил на ней медведя с короной на голове. Только сейчас я обратил внимание, что, за исключением бутылки на полу, никаких других признаков спиртного в доме не наблюдалось.