Мертвый и живой - Дин Кунц (2009)

Войдя в библиотеку, Эрика увидела Кристину, поднимающуюся из-за письменного стола, с книгой и конвертом в руке. Ей же полагалось быть в общежитии для прислуги.

– Что вы тут делаете в такой час? – спросила Эрика.

– Господи, как вы меня напугали, – Кристина задвинула стул в нишу между тумбами письменного стола. – Я выбирала книгу, чтобы послать доброй знакомой, и написала теплую сопроводительную записку, в которой извинилась, что пишу ей до неприличия редко.

Кристина вроде бы говорила с легким английским акцентом.

– Но эти книги не принадлежат вам, – указала Эрика.

Кристина расправила плечи и вскинула голову, что могло восприниматься как вызов.

– Я склонна думать, что все книги моего мужа принадлежат и мне.

– Вашего мужа? – переспросила Эрика.

– Да, миссис Дэнверс, именно моего. Ребекка ушла. Я полагаю, вам пора с этим свыкнуться.

Эрике не требовались никакие знания из книг, чтобы понять, что у Кристины, как говорил Виктор, нарушение функционирования. Прошлым утром Уильям, дворецкий, откусил семь из десяти пальцев, когда у него случилось «нарушение функционирования». Но у Кристины это отклонение от нормы проявлялось иначе, без членовредительства.

Подойдя к домоправительнице, Эрика протянула руку к книге.

– Я все сделаю для вас.

Но Кристина прижала книгу и конверт к груди.

– Нет, благодарю вас, миссис Дэнверс. Утром я попрошу Кристину запаковать их и отнести на почту.

* * *

В великолепно сшитом синем костюме, ослепительно белой шелковой рубашке, полосатом (сапфир-янтарь-изумруд) галстуке и с выглядывающим из нагрудного кармана пиджака янтарным платочком, Виктор смотрел на свое отражение в зеркале и видел человека, отличающегося безупречным вкусом и рожденного, чтобы править людьми. Пистолет в плечевой кобуре нисколько не портил силуэт.

Поскольку зеркал хватало и в «Руках милосердия», Виктор вышел из гардеробной. Пересекал спальню, когда зазвонил его мобильник.

Он остановился у двери в коридор и, после короткой заминки, принял звонок.

– Да?

– Мой драгоценный господин, мой великолепный громила, мы готовим тебе место упокоения, – сообщила ему Эрика Четвертая. – Здесь, на свалке.

Виктор твердо решил не выходить из себя и не позволить ей задавать тон в разговоре, как произошло в прошлый раз.

– Я думал, ты собиралась вернуться домой.

– Мы выстлали твою могилу трупами Старых людей, некоторых из твоих жертв, и останками тех твоих людей, кто тебя подвел, но кого не удалось оживить, как меня.

– Возможно, тебе хватает смелости на звонок, но ты боишься сказать мне все это в лицо.

– Ох, дорогой, ты очарователен в своей мании величия, император самообмана. Я увижу тебя в самом скором времени. Улыбнусь тебе и пошлю воздушный поцелуй, когда мы похороним тебя живым в глубинах свалки.

Виктор смотрел на дверную ручку, когда она начала поворачиваться. Выхватил пистолет из плечевой кобуры.

* * *

Быстро, быстро, быстро, Джоко спешил на восток по северному коридору. Остановился на углу. Выглянул. Никого.

С удовольствием сжевал бы еще кусочек мыла. Не отвлекаться. Сначала убить. Потом мыло.

Он знал, где найти хозяйскую спальню. Эрика упомянула о ней, когда они поднимались по лестнице черного хода. Напротив парадной лестницы. Главный коридор. Напротив парадной лестницы.

На цыпочках, на цыпочках. По мягким коврам. Красивые ковры. Приятно, наверное, покружиться на таких мягких и красивых коврах.

«Нет! Не думать о кружении. Даже не думать об этом».

Парадная лестница слева. Высокая дверь из двух половинок справа. То самое место.

Остановившись у двери, взявшись за ручку, Джоко услышал приглушенный голос. Память Харкера подсказала – голос Виктора. У самой двери.

«Возможно, тебе хватает смелости на звонок, но ты боишься сказать мне все это в лицо», – сказал Виктор Гелиос.