Отец наших отцов - Бернард Вербер (2019)

– Человек как животное, смущенное торчащим при вертикальной стойке членом, – теория, привлекающая по меньшей мере своей новизной…

– Не говоря о том, – подхватила Софи, – что самки получили возможность оценивать качество и силу желания партнеров издали. Стоя уже ничего не спрячешь.

– Волей-неволей пришлось изобретать язык, чтобы объяснять происходящее: весь этот интерес, эти взоры наверняка травмировали.

– Так родилась вежливость, – сформулировала Лукреция Немрод.

– И лицемерие, – подсказала Софи Элюан.

– И поэзия, – дополнил Исидор Каценберг.

– Уж по крайней мере стыдливость, – подытожил Анджело Ринцули. – Ведь женское желание труднее удовлетворить, чем мужское.

Все от души рассмеялись, особенно Софи и Лукреция, вспомнившие, наверное, как из стыдливости, бывало, не требовали от партнеров продолжения любовных игр.

Анджело Ринцули не унимался:

– Это желание другого, узнанное в лицо, стало глубоким потрясением. Наши далекие предки вдруг страстно возжелали сексуальности, а не просто размножения. Я считаю, что первые приматы, вставшие прямо, стали совокупляться у всех на виду. Как попало, со всеми подряд. Это был свальный грех, кровосмесительное остервенение. Мое мнение – человек стал плодом инцеста первобытной матери и ее сына. Или отца и дочери.

– Инцест? – скривилась Лукреция. – Но это же ведет к вырождению!

– Именно! Инцест и привел к природному вырождению, имя которому «человечество».

– Из ваших слов вытекает, что человек – это обезьяна с синдромом Дауна, плод противоестественной копуляции, – сказала Лукреция Немрод, строча в блокноте с утроенной скоростью.

– Именно так. По этой самой причине во стольких древних мифах фигурируют полубоги, у которых есть отец, тогда как их мать – «дева». Я вижу в поедании библейского яблока метафору запретного полового акта. Ну, а потом напридумывали табу, чтобы спрятать тайну происхождения.

В наступившей тишине каждый силился переварить эту странную теорию и вытекающие из нее выводы.

– Сексуальность – вот секрет эволюции! – припечатал Анджело Ринцули. – Надо, чтобы все занимались любовью со всеми, чтобы лучше перемешивались гены и множились возможные сочетания.

И он стрельнул глазами в упругую задорную грудь Лукреции Немрод.

– По этой же причине я убежденный противник евгеники. Неудачники, тяжелые инвалиды, те, кого мы считаем не вполне людьми или больными, на самом деле могут быть мутантами. Лично я повидал в цирке потрясающих людей, на которых обыватели на улице смотрели как на ярмарочные диковины: карликов, гигантов, бедняг с врожденными уродствами, со слоновой болезнью… А ведь именно они могут оказаться представителями нового человечества. Благодаря прогрессу медицины всем родителям теперь подавай детей-красавчиков, здоровеньких, умненьких… но без малейшей изюминки. С людьми хотят сделать то же самое, что уже сделали с кукурузой, с коровами, с курами: получить методами селекции лучших и клонировать их. Но все они так похожи друг на друга в своем совершенстве, что вспыхнувшая болезнь косит сразу всех, тогда как у некоторых несовершенных особей могла бы развиться оригинальная сопротивляемость.

Окончательно распоясавшись, актер перешел на крик:

– Поверьте мне, мир спасут только монстры и деревенские дурачки!

Лукреция Немрод теперь с сочувствием смотрела на этого обезьяноподобного субъекта, сначала вызвавшего у нее антипатию. Сексуальность была, пожалуй, самой привлекательной теорией из всех, которые ей довелось выслушать и записать.

Постепенно, сам по себе, в палатке воцарился мир. Четверо путешественников договорились наутро продолжить путь вместе.

Софи Элюан и Анждело Ринцули поставили собственную палатку рядом с палаткой журналистов.