С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак (1995)

Мы выехали на побережье. Дорога выглядела праздничной. Каждый дом, каждая вилла, казалось, нежились в солнечных лучах. Море весело искрилось. Я же умирал от страха. Я видел себя со стороны, такого жалкого, в лоснящемся костюме. Что она обо мне подумает?.. Как я ни старался переубедить себя, я продолжал рассуждать так, словно Жильберта заранее знала, что я Кристен, а не ее муж.

Мы проехали Монте-Карло. Передо мной предстал мыс Мартен, его высокие сосны, живописные скалы, крыши вилл отражались в голубой воде.

— Жильберта выйдет встречать нас, — заговорил Франк. — Будьте с ней холодны, держитесь отчужденно. Вы не должны походить на бездомного пса, нашедшего приют. Останавливайтесь время от времени возле какого-нибудь шкафа или кресла или на пороге одной из комнат, словно они пробуждают в вас воспоминания… Днем я постараюсь увидеться с вами… Давайте у вас в комнате… Я дам вам нужные указания. Если по какой-нибудь причине у вас возникнут затруднения или вы почувствуете, что можете совершить оплошность, сошлитесь на головную боль и удалитесь к себе… Даю слово, вам нечего опасаться.

Сквозь ветви деревьев я видел теперь богатую усадьбу. Машинально я провел рукой по своим не слишком чисто выбритым щекам, взглянул на стоптанные ботинки.

— Вот мы и на месте, — неожиданно сказал Франк,

Мы ехали вдоль высокой стены. Внушительный портал был украшен черной мраморной доской, на которой было высечено: «Вилла «Свирель». Ворота остались позади, мы оказались на длинной аллее, в конце которой возвышалась вилла, но я не успел ее даже окинуть взглядом.

Глаза мои были прикованы к фигуре женщины у крыльца, склонившейся над клумбой. Жильберта! Услышав шум мотора, она выпрямилась и посмотрела в нашу сторону. Я, должно быть, был мертвенно-бледен, потому что Франк бросил мне ворчливо:

— Не будьте идиотом! Вам нечего бояться.

Он описал безупречный полукруг, ловко выскочил из машины, подбежал к дверце и открыл ее мне с легким поклоном. Я вышел из автомобиля, меня слегка шатало. Передо мной стояла Жильберта. На ней был простой и очень дорогой костюм из синего джерси. На сгибе руки лежали великолепные розы. Она жадно смотрела на меня, в глазах ее застыло отчаяние.

— Мой бедный друг, — прошептала она, протягивая мне руку. Я сделал шаг, другой, неловко, неуверенно. Взял ее прохладную руку и на минуту задержал в своей.

— Мадам, — сказал я, — вероятно, я должен просить у вас прощения…

В ту же минуту я понял, что нашел правильный тон, так как на прекрасном лице Жильберты отразилось смятение. В ее глазах, таких светлых, что любое волнение могло их замутить, на мгновение появилось выражение полной растерянности. Она заколебалась, смущенная присутствием Франка, а возможно, и словом «мадам», которое ее резко хлестнуло. Я пообещал себе, что сохраню это двусмысленное обращение, оно вполне подходило как для страдающего амнезией де Баера, так и для самозванца, которым я стал не по своей воле.

— Входите, — сказал она. — У вас усталый вид.

Она пошла вперед. Легкий скрип заставил меня поднять голову, и я тут же утратил уверенность, обретенную с таким трудом. Чья-то рука захлопнула приоткрытый ставень находящегося над крыльцом окошка. Жильберта оглянулась и тоже подняла голову.

— А, — произнесла она с безразличием, показавшимся мне нарочитым, — мы потревожили Мартина…

— Мартина?

— Да, Мартина… О, простите меня. Правда… ведь вы забыли… у меня есть брат.

Она подождала, надеясь, вероятно, что это слово вызовет у меня какие-то воспоминания. Я старался, как мог, скрыть свое замешательство. Франк ничего не сказал мне об этом. Почему? Что представлял из себя этот новый противник?

— Он приехал с месяц назад, — продолжала Жильберта. — Он болен.

— Франк мог бы сообщить мне об этом, — сказал я жестко.

Она внимательно посмотрела на меня, стараясь понять, насколько я искренен.