С сердцем не в ладу - Буало-Нарсежак (1995)

Франк отдал Мартину письмо, адресованное в клинику, на котором стояла подпись Поля де Баера. Мартин снова пришел в ярость или же по крайне мере сделал вид, что пришел. Аргументы всегда одни и те же: «Вы принимаете этого парня за круглого идиота… А я говорю, что он издевается над нами… К тому же вся эта история не выдерживает никакой критики… Двойник, заболевший амнезией!..» Мартин постоянно повторяет это, потому что прекрасно знает, что Франк разозлится, а ему нравится выводить его из себя так же, как издевательским тоном повторять мне: «Он же любит вас, дорогая… И признайтесь вы все для этого делаете!..» Когда же он видит, что я не в силах сдержать слезы, он успокаивается. И притом, мы на редкость терпеливы с ним. Особенно Франк. Франк, который наивно полагает, что его доводы могут успокоить Мартина. Он начинает ожесточенно защищаться, в сотый раз разбирает весь механизм того, что он называет «своим заговором», а для меня это настоящая пытка, потому что ничего более чудовищного, чем этот заговор, я не знаю. По мнению Франка, его план — верх совершенства. По мнению Мартина — сплошная глупость. Но им даже в голову не приходит, что это, прежде всего, преступление. Они бесконечно спорят, словно порочные мальчишки, а я сижу рядом и вынуждена их слушать. И слышу, как внизу волшебно поет скрипка. А здесь, у нас, «час рапорта», как говорит Франк. Тщательно разбираются малейшие поступки, малейшие шаги того, кого Мартин с гримасой бешеной ненависти называет «артистом». Франк подробнейшим образом докладывает, что тот делал в течение дня. «Он» встал в восемь часов. «Он» принял душ и выкурил две сигареты. «Он» спустился в столовую. Затем эстафету принимает Мартин:

— Он съел четыре ломтика поджаренного хлеба и выпил две чашки кофе. Его аппетит вызывает у меня отвращение. Мы с ним обменялись несколькими банальными фразами, и я убежден, что, судя по тому, как он на меня смотрит, он прекрасно знает, в чем тут дело.

— Нет, — возражает Франк. — Не забывайте, он мне обо всем рассказывает. Я утверждаю: он ни о чем не догадывается. Он полагает, что вы брат мадам. Он остерегается вас, это правда!

— Он просто не выносит меня!

— Потому что считает, что вы хотите помешать мадам говорить с ним.

— Допустим.

Франк продолжает свое донесение… До десяти часов «он» гулял по парку. «Он» ни разу не приблизился к решетке.

— Странно, — комментирует Мартин.

— Вовсе нет, — возражает Франк. — Он убежден, что главное испытание не заставит себя долго ждать, а потом он будет свободен.

— А я нахожу его поведение неестественным. Вы сами увидите, насколько я прав, что беспокоюсь. Продолжим…

— С десяти до двенадцати тридцати «он» играл на скрипке.

— Да, — говорит Мартин с издевкой. — Тут нечего возразить. Играет он как сапожник, но с этим надо смириться.

Он украдкой бросает взгляд в мою сторону. Не запротестую ли я? Нет. Я сижу как каменная. Он недоволен и поворачивается к Франку, который по-прежнему стоит перед ним навытяжку.

— После обеда, — продолжает Франк, — он читал. В пятнадцать часов я зашел к нему поболтать.

— Какой на нем был костюм?

— Синий двубортный пиджак и фланелевые брюки.

Мартин тяжело вздыхает, откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза.

— Он сносит все мои костюмы, — говорит Мартин. — Это становится невыносимым!

Усталый жест, предлагающий Франку закончить свой доклад.

— Мы поговорили о нотариусе, — продолжает Франк. — Я сообщил ему массу подробностей. Я специально подчеркнул…

— Меня это не интересует, — обрывает его Мартин. — Удивляюсь, как ты еще не запутался в своем вранье.

Франк явно гордится собой. Он заканчивает свой отчет:

— Музыка с семнадцати до двадцати часов. Ужин…

Мартин поворачивает голову в мою сторону: