Играй в меня - Ирина Шайлина (2020)

Вдалеке залаяла собака. Она бежала широкими прыжками, то напрыгивая на кромку воды, то отскакивая прочь. За ней брел хозяин. Иногда он поднимал палки с песка, бросал их вдаль, чему его пёс был несказанно рад. Одна улетела в воду. Пес лаял на неё сердито, но лапы мочить отказывался.

Катька подобрала камушек, размахнулась и бросила его в реку. Не докинула — шлепнулся в метре от воды. Вздохнула.

— Хорошо, да? — спросил я.

— Да…почти, как нормальные люди.

Спокойно так сказала, а у меня сердце в груди кульбитом зашлось. И смотрит на меня, глаза жёлтые, словно тоже рассвет отражают, а в них — пустота. Вот тогда я наверное понял, что на самом деле ненавижу Димку, а не просто ревную к Кате. Ненавижу за то, что уехал, строит новую жизнь, а мы в дерьме барахтаемся. Вроде сами виноваты, да. Но я смогу сорваться. Меня ничего не держит. А вот Катька… Димка герой, он её от Жорика спас. А то, что я изо дня в день её спасаю, этого она не видит. И никогда наверное не увидит, не оценит. Горько. Смешно, но тоже хочется героем быть, в её глазах.

Я знал, что он вернётся. Слишком упертый. И прекрасно помню, как он вернуться обещал, скалился разбитыми губами. Но Катя… Такая хрупкая. Слабая. Никому по настоящему не нужная…Тогда, тем холодным майским утром я поклялся, что не отдам её. Это для Кати Димка герой. Для меня — предатель. И Катя моя.

— Поехали домой, — попросила она, легко коснувшись моей руки.

Я молча поднялся, свернул плед. По дороге Катя уснула, сползла на моё плечо. Вести машину было неудобно, но я терпел. И возле дома её остановился, и стоял целый час, пока она не проснулась. Я то знал, что кошмары её мучают. Пусть спит. А рука потом колола сотней тысяч иголочек и отказывалась разминаться — затекла.

Я до последнего надеялся, что вылечусь. Что наваждение схлынет. Меня потянет к другим бабам, и в глазищи Катькины жёлтые затаив дыхание я заглядывать перестану. Но нет. Похоже, это неизлечимо.

И первая наша близость, горькая до боли, от слез солёная, запечатлелась в памяти навечно. Каждый, сука, кадр. И кожа её, гладкая, странно холодная. Если бы не её мягкая податливость, прерывистое дыхание, биение сердца, можно было бы подумать, что я глажу алебастровую статую.

А я от каждого прикосновения пьянею. По ноге вверх, в ямку под коленом. Там кожа особенно нежная, кажется нажми сильнее ненароком — порвешь. Колени чуть разведены, между ними то, что любому мужику моего возраста прекрасно известно. А вот поди ж ты — крышу сносит. И туда, под подол лёгкого платья я пробираюсь медленно, моя ладонь скользит целую вечность. Словно по мирному полю.

Думается — вдруг она меня остановит? И даже хочется этого, до боли. Пусть бы я и умер там же, от перевозбуждения. Нет же… Ноги разводит ещё сильнее в стороны, и всхлипывает тихонько, словно сдаваясь, и мне окончательно крышу сносит.

И покусываю её, и целую, и трогаю, и ладони — горят. Вот она, Дюймовочка. Подо мной. В моих руках бьётся. Меня обнимает. Меня, а не Диму! И не отдам никому. Никогда…Потому что в тот момент, когда её ноги обхватили мою спину, когда я сам сделал то, о чем мечтал с пятнадцати лет — трахнул Коломейцеву Катю, я понял, что пропал окончательно. Что сексом моя зависимость не лечится точно. Что нужна она мне, девочка с жёлтыми глазами, жёлтыми и страшно пустыми, с исковерканной судьбой и психикой, нужна целиком и навсегда.

— Пошли сбежим, — шептал я в её маленькое ушко. — Вдвоём, на край света. Куда угодно.

Она была голая, абсолютно, совершенно, недопустимо. И мне казалось, что мы идеально друг к другу подходим. Инь и Янь. Две половинки одного пазла. Даже наша поза удивительно органична — Катькина голая попа упирается в мой пах, её спина к моей груди. Идеально. Мне так хорошо, что меня ведёт, словно пьян я.

— Глупый, — голос Катька глухой, едва различимый. — От себя то не убежать.