Чужая беременная - Мила Ваниль (2020)

Маша промолчала, дабы не усугублять. Ей и так нелегко было смотреть, как Михаил раздевается. Правда, брюки он оставил, хотя… что она там не видела? И все же Маша так остро не реагировала на голый торс Михаила, когда он мылся в душе. Ее потряхивало, и, казалось, каждый волосок на теле встал дыбом. Хотелось прикоснуться, провести ладонью по бугрящимся мышцам, прижаться к ним губами. Маша даже головой тряхнула, прогоняя наваждение.

Михаил, шипя сквозь зубы от боли, лег на живот. Маша взяла с комода баночку, зачерпнула мазь пальцами.

— Где болит? Здесь? — Чистой рукой она провела по пояснице.

— Ох… да.

Мазь пахучая, но не едкая. Маша втирала ее в кожу, потом прошлась пальцами вдоль позвоночника.

— Если я сделаю массаж, хуже не будет? — поинтересовалась она.

— Ты умеешь?

— Умею.

Она не стала говорить, что массажу научил ее Толик. Она растирала ему спину после долгих операций, помогала расслабиться.

— Хуже уже точно не будет, — вздохнул Михаил.

— А что так? — не выдержала Маша.

Михаил прошипел что-то сквозь зубы, и она испугалась, что сделала ему больно.

— Ты что-нибудь знаешь о катапультировании? — внезапно спросил Михаил.

— Это когда летчики покидают кабину при полете, из-за аварии.

— Да, вроде того… Чудовищная перегрузка и большой риск для жизни. Так что, можно сказать, мне повезло, отделался травмой позвоночника. В общем-то, и лечение прошло успешно, но последствия остались. Радикулит, зараза…

— Пороть тебя, Миша, некому! — С чувством произнесла Маша, сопровождая фразу звонким шлепком по ягодице.

— Женщина! — возопил Михаил. — Ты с ума сошла?

— Зачем тяжести поднимал?!

— Пф-ф-ф… Это ты, что ли, тяжести? — фыркнул он. — Это пить надо меньше, а не тяжести…

Маша только покачала головой и укутала его приготовленным пуховым платком.

= 27 =

Михаил проклинал собственную глупость. Он давно укрепил мышцы спины, и мог спокойно колоть дрова или таскать мешки, но от переохлаждения это не спасало. Напился, полежал на земле — и, пожалуйста, последствия не заставили себя ждать. Ядрена вошь!

К вечерней дойке он передвигался с трудом, каждый шаг болью отдавался в пояснице. Пришлось наглотаться обезболивающего и сделать себе укол препарата, который ему выписали специально для таких случаев. Однако и растирание лишним не было, он позвал Марусю, скорее, вопреки собственному желанию, чем потакая ему.

Михаила снова раздирали смешанные чувства. Нехорошо показывать женщине слабину, неправильно. Мало ли, какие у него болячки? Как-то раньше он сам справлялся. Но ведь Маруся — не любая женщина. Она особенная: добрая и отзывчивая. И слезливо жалеть не будет, наоборот, поможет, да еще с напутственным пинком. Так, собственно, и вышло.

Марусе он смог рассказать о болезни, из-за которой его поперли из летчиков. Пусть косвенно, но раньше он и такого никому не говорил, эта тема давно под запретом. То ли время прошло, и отставка не воспринимается так болезненно, как поначалу, то ли Маруся располагает к откровенности.

Хорошая девочка, добрая. А вот рука у нее тяжелая — что, когда хворостиной огрела, что теперь. Михаил усмехался в подушку, пока сильные пальчики массировали спину, умело давили в нужные точки, а иногда замирали и едва касались кожи, словно гладили. Или ему казалось?

— А у меня со словом «катапультироваться» тоже неприятные воспоминания, — сказала Маруся, укутав Михаила платком и накрыв одеялом.

— Да у тебя-то отчего? — удивился он.

— Ерунда… — Она присела рядом на стул. — Рассказать?

— Если не торопишься.

— Рассказ короткий. Изложение мы писали, о летчике. И там была фраза о том, что летчик катапультировался из кабины самолета. А я тогда это слово не знала, перепутала с другим. В моем исполнении это звучало так: «Летчик капитулировался».

Михаил громко захохотал.