Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский (2019)

— Святой отец, остановите огонь, водой его, водой лейте, — надрывался расстрига и колдун, — я тайну вам поведать хочу, не все я вам рассказал.

Но отец Семион так и стоял в растерянности, глядя то на разгоравшийся костер то на кавалера, ожидая его приказа. Но Волков молчал, а ветер весело трепал языки, раздувал пламя, и оно уже шатаясь из стороны в сторону вслед за ветром быстро и шумно разрасталось, пожирая деревяшки все ближе к белым, пухлым стянутым веревками ногам колдуна.

— Да, что же вы святой отец, что же вы, — ревел тот, — велите тушить огонь, я не во всем покаялся. Велите воду нести!

Но костер уже разгорелся, и ветер выдул из глубины костра огромный и живой лепесток пламени, тот вырвался на свободу и как языком лизнул колдуна от ног и до головы, сальные патлы чернокнижника встали дыбом и загорелись. Вспыхнули, а как пламя улетело вверх, стали гореть сами по себе. Тот затряс головой пытаясь стряхнуть огонь, извивался, пытаясь освободиться от веревок и орал при этом:

— Господи, горю, горю же, воды, воды скорее, я ж горю, святой отец, отчего вы не велите тушить, велите, да что ж вы стоите, велите тушить, а-а-а-а-а-а… Ноги уже горят, ноги горят… Да будьте вы прокляты, святой отец, все… Все будьте прокляты я же не во всем покаялся. Грех вам, грех вам… а-а-а-а…

Огонь загудел, звонко щелкали деревяшки, костер уже было не потушить, не остановить. Отец Семион смотрел на огонь с ужасом. И молился истово, осеняя себя, мелко, святыми знамениями.

А кавалер был на удивление спокоен. Он ждал только одного, когда колдун, наконец, прекратит орать, и ему было все равно во всех ли своих, многочисленных, грехах покаялся этот демон в человеческом обличии или не во всех. Волков от души желал ему места в аду и хотел, чтобы все побыстрее закончилось. Особенно этот нескончаемый скулеж. И колдун замолчал, пламя закрыло ему уже все ноги до жирного чрева, и он обмяк, голова его повисла, а сам он стал дымиться белым жирным дымом с мерзким шипением.

Отец Семион снова громко и четко стал читать молитву, и снова солдаты и даже Пруфф и Брюнхвальд стали повторять ее. И когда дочитали в огне, что-то хлопнуло, то было чрево колдуна, оно прорвалось, и огромный кишечник с требухой вывалился в костер, к ногам. А сам колдун вспыхнул, стал гореть с жирным щелканьем и свистом, и зачадил, пошел черный дым от него. Густой и страшный.

— Вон, какой дух то в нем черный был, — сказал Еган глядя на костер широко открытыми глазами, — чистая злоба.

— Вот так, дети мои, выходят черные души, — громко говорил отец Семион, подняв палец к небу, словно в назидание, — а может, и демон то был. И кто бы он ни был, место ему в аду, и тот, кто помогал его туда отправлять, тому это на страшном суде зачтется. Помолимся, дети мои.

Волков тоже прочел короткую молитву, осенил себя святым знамением. Все делали то же самое.

Больше ему тут нечего было делать, он сел на коня:

— Пруфф, проследите, чтобы ничего тут не осталось, все забирайте.

— Не волнуйтесь, господин кавалер, до ночи управимся, — обещал капитан. — А этого, — он кивнул на костер, — хоронить не будет времени.

— Пусть его крысы хоронят, и псы бродячие, — сказал Волков и поехал догонять обоз, в котором за город катилась его драгоценность. Рака с мощами святого великомученика Леопольда.

Ротмистр Брюнхвальд был настоящим офицерам, не чета капитану Пруффу. Выехав из города, кавалер увидел, как на месте у реки, где фон Пиллен дозволил им разбить лагерь, вовсю шли работы. Одни люди ротмистра рубили деревья у реки, ставили рогатки вокруг лагеря и на берегу, заготавливали дрова, а другие копали землю, окапывались, словно собирались драться с кем-то.

Когда Волков подъехал к лагерю, Брюнхвальд вышел к нему и стал объяснять: