Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский (2019)

— Злой человек, среди людей твоих. Погибели вашей хочет, хочет, чтобы вы там сгинули.

— Кто он?

— Не ведаю. Знаю, что есть. И знаю, что зла творить тебе не желает, боится. Принудили его. Может, ты сам знаешь, на кого думать?

— Может и знаю, — задумчиво сказал Волков.

— Призови того, на кого думаешь, будем спрашивать, нам двоим он все расскажет.

Волков подумал и согласился и крикнул:

— Сыч, скажи капитану, пусть дальше идет, а ко мне монаха приведи.

— Нашего монаха? — откликнулся Сыч.

— Нет, нового.

Отряд пошел дальше, а Волков сел на коня. Сыч пришел с монахом отцом Семионом. И кавалер сказал:

— Пойдем-ка отче. Пройдемся вон до того леска. Сыч, с нами иди.

Так и пошли они, первый — удивленный отец Симеон, озирался через шаг, за ним Волков верхом, а за ним Сыч и маленькая, и важная Агнес.

У леска остановился монах, заволновался:

— Что, дальше мне идти?

Чувствовал что-то неладное. Остановился у куста.

— Кто послал тебя? — холодно спросил кавалер.

— Я же говорил вам, господин рыцарь, послал меня…

Тут к нему подскочила, чуть не шипя как кошка, Агнес и, заглянув ему в глаза, прошипела сквозь зубы:

— Не смей врать моему господину. Насквозь тебя вижу. Насквозь…

Монах аж отшатнулся, даже руку поднял, словно закрывался от чего-то, так на него пахнуло холодом от девочки. Стоял, выпучив глаза от страха.

— Не смей врать, я все твое вранье увижу, — продолжила девочка, но уже не так страшно, — будешь врать, тут и останешься, Сыч тебе горло перережет. Говори, что задумал.

Монах полез под одеяние свое ветхое и вытащил оттуда склянку, молча отдал ее девочке. Все еще глядя на нее с ужасом.

— Господина отравить хотел? — догадалась Агнес, откупорила склянку и понюхала. Закупорила и спрятала в платье.

Монах отрицательно мотал головой.

— Что, не хотел травить господина? — продолжила она. — А кого хотел?

— Да не хотел я, но велено мне было, — выдавил брат Семион.

— Кто велел, — спросил кавалер, — поп из дисциплинария, который тебя сюда посылал?

— Нет, тот велел идти и в сердцах людей ваших огонь веры поддерживать, а это…

— Ну! — рыкнул Волков.

— Канцлер его высокопреосвященства позвал меня ночью, говорил, не дай свершиться святотатству, не допусти разграбления храма Господня, пусть никто из этих грешников не вернется из чумного города.

— Отраву кто тебе дал? — спросил Сыч. — Канцлер своей рукой давал?

— Никто не давал, склянка на краю стола стояла, у приора, он без слов на нее перстом указал, я и взял.

— Хитрый приор, — резюмировал Сыч.

Волов молчал — думал, и Агнес и Сыч молчали. А монах заговорил:

— Добрый рыцарь, прежде чем смерть принять, позволь помолиться.

— Так подохнешь, — зло сказала Агнес, — ни молитвы тебе, ни причастия не будет, душегуб ты, отравитель. Геенна огненная тебя ждет, столько добрых верующих людей убить собирался.

Сыч поглядел на кавалера, он ждал его решения. А тот не торопился, видимо, что-то обдумывал, и произнес:

— А не сказал ли тебе отец Родерик еще чего, чем так не люб я ему?

— Ругал вас головорезом и псом, — произнес монах, — а епископа Вильбурга вором. Более ничего не говорил. Господин рыцарь, об одном прошу, пусть брат Ипполит причастит меня, не со зла я взялся за греховное дело, видит Бог, не со зла. То кара мне за другие мои прегрешения, — брат Семион чуть не рыдал, он молитвенно сложил руки и продолжил, — отказаться я хотел, да приор пригрозил, что расстрижет меня, и клеймо расстриги на чело возложит, а если дело сделал бы я, то приход мне добрый сулил.

— И без причастия обойдешься, и не верьте ему господин, лжив он, он и сейчас хитрит, думает от кары через набожность уйти, — говорила Агнес с неестественной холодностью, — хитрый он, но я его хитрость вижу. Велите Сычу, пусть его зарежет.