Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

Ехали они не спеша, и Анхен руку свою временами клала на спину Ульрике, и волосы гладила ей рукою липкой от засохшей крови. И от этого Ульрика готова была ехать хоть куда, лишь бы с ней. С любимой.

А как светать стало, Анхен на пустынной дороге коней остановила.

Спрыгнула с козел, пошла вниз, к реке, в туман, что от реки полз.

Надобно ей было по малой нужде. Села, а вокруг так тихо было, только кони ногами прибирают, да уздой звякают.

И когда дело своё почти закончила, камень увидала. Круглый, ровный и тяжёлый. И позвала Ульрику:

— Родная, иди сюда, облегчись тоже, светает уже, побыстрее поедем, останавливаться не будем.

Ульрику звать дважды не надо, спрыгнула с воза, прибежала довольная, села, подобрав юбки, и что-то спросить собиралась. Да не успела, встала Анхен над ней и ударила её по голове камнем тяжёлым. Сильно ударила, на чепце Ульрики сразу пятно красное растеклось. Ульрика на колено припала, за голову схватилась, глаза на подругу подняла и спросила удивлённо:

— Так за что же, Анхен?

— Не Анхен я боле, и о том, что была ей, знать не должно никому, — спокойно отвечала красавица.

— Я бы и не сказала бы никому, — говорила Ульрика, трогая пятно на чепце.

— Так на дыбе, если попы спросят, разве умолчишь.

И ударила с размаху, сестру и подругу свою, ещё раз тяжким камнем, та повалилась на землю, только рукой ещё упиралась, чтобы совсем не упасть, а второй рукой надумала голову прикрыть и говорила при этом:

— Зря ты так, сердце моё, никто тебя любить не будет, как я.

Но Анхен отвела её руку и стала бить её камнем, ответила:

— Не первая ты, кто мне говорит это. Уж прости, родная. Дальше я сама.

Когда Ульрика уже лежала, не шевелясь, Анхен встала во весь рост, кинула в траву камень, плечи расправила свободно. Осмотрелась, сняла с себя передник, за ночь он много крови впитал, кинула его в репейник, спустилась к реке, у воды села, смыла кровь с рук и лица, с волос, и пошла к возу. Не спешила, поглядывала, как солнце поднимается. Мимо Ульрики прошла, даже и не глянула на неё. Села в воз, взмахнула кнутом, и поехала к новой своей жизни. Не первой уже.

И не боялась никого, хоть была одна на пустынной утренней дороге. Все, кого боялась она, там, за спиной остались, в прошлой жизни.

Глава 30

Не только Брюнхвальд пришёл к Волкову и привёл солдат, приехал к нему и барон фон Виттернауф. Только приехал он утром, а не ночью, как Брюнхвальд. Но сразу отыскал кавалера, почти тогда же, когда его разыскал и Карл.

Они уселись за стол втроём, слуги из гостиницы были скоры и ловки, и Вацлав шмелём кружил тут же, старался угодить важным господам. Он и все остальные видели во дворе карету с гербом Его Высочества, на которой приехал барон. Все видели отряд опытных солдат, что до вечера расположились во дворе гостиницы.

Карл и барон разглядывали Волкова и были удивлены. Не таким они видели его ещё совсем недавно. Кавалер был худ неимоверно, в ворот дорогого колета можно было две таких, как у него, шеи просунуть. Ещё бы: почти неделю в беспамятстве не ел ничего. Выстрижены волосы за правым ухом, и шрам от макушки до шеи, ещё нитки не выдернули. Рука правая зашита. Только глаза всё те же смотрят исподлобья, взгляд неуступчивый.

— Болели? — спросил Карл у Волкова. — Отчего худы так? Не понос ли?

— Не понос, хворь неведомая, — отвечал кавалер. И соврал потом: — Ничего, монах мой при мне был. — Он тут же полез в кашель, вытащил оттуда великолепный перстень, бросил его на стол набережно. — А этим меня отравить хотели.

Карл взял перстень, посмотрел драгоценностьи предал его барону, который тоже хотел взглянуть. Барон с видом знатока отсмотрел камень и сказал:

— Ну, что ж, он вас в серьёз принимали, не скупились. Тридцать гульденов.

Волков знал наверняка, что перстень стоит дороже, но спорить не стал: