Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

И встретились две пары серых глаз, глаза прекрасной женщины смотрели в глаза молодой девушки. И поняла женщина, что девочка не уступит ей ни в чём, что она ровня ей. И Анхен спросила:

— И когда же ехать мне?

— Утром поздно будет, — отвечала Агнес холодно.

Да, девочка была ровней ей, Анхен так и думала теперь глядя на Агнес.

А вот Агнес уже так не считала. Смотрела она в прекрасные глаза и млела от мысли, что гнётся красавица, уступает, что она сильнее её в главном, дух у неё был как железо. Господину подстать.

— Так ты думаешь мне уезжать пора? — уже заискивающе спрашивала благочестивая Анхен.

— Прощай, сестра, — отвечал Агнес, улыбаясь, и пошла к выходу.

А Анхен шла следом, лампу несла, поднимая повыше, чтобы гостье путь освещать, хотя прекрасно знала, что девушка в темноте видит не хуже её. И рука с лампой дрожала.

Когда Агенс вышла на улицу она радовалась, если бы могла громко смеяться, то смеялась бы, поднимала бы глаза к небу и смеялась так, как никогда не смеялась. Только не умела она это делать громко. Всю жизнь смех её был тих, да и мало его было у неё в жизни. Ну и ничего. Всё равно — никогда ещё она не была так счастлива, теперь она знала, что сможет всё. Всё! Нет преград для счастья её. Первый раз в жизни она чувствовала в себе силу. Такую силу, что не только Ёгана или Брунхильду согнёт. Любого на колени поставит. И не было для этой маленькой девочки чувства прекраснее. И этот тёмный город ей очень нравился. Всё самое лучшее, что было с ней, произошло тут.

Она почти бежала в гостиницу. И не знала того, что в это же время к городу подходят измотанные пятью днями переходов, добрые люди, при хорошем железе, при добром доспехе и при обозе из трёх телег. И было их сорок два с двумя сержантами. А впереди них, на уставшем коне, едет старый воин, коего зовут Карл, а по отцу он Брюнхвальд. И спешит он по зову дружка своего, который сейчас спит в самых дорогих покоях, что можно снять в городе за деньги.

Глава 29

— Вставай, — будила Анхен Ульрику, вороша её волосы ласково, — вставай, родная моя.

Та уже давно такой ласки не помнила и даже обрадовалась сначала, а потом огляделась, поняла, что ночь и испугалась:

— Сердце моё, что случилось?

— Вставай, уезжаем мы.

— Что? Как? — переполошилась Ульрика, вскакивая на кровати. — Отец наш, заступись, сердце моё, отчего мы уезжаем?

— Жив пёс хромоногий, и в силе опять, — очень неприятно было говорить это благочестивой Анхен, но сказать было нужно, силён муж, да и силён так, что не под силу ей. А вот о том, что девчонка заносчивая была тут и не покорилась ей, Анхен никогда бы не сказала. Ей о том говорить было стыдно, и она продолжила: — Вставай, дорогая, дел много.

— Сейчас едем? — всё сидела на кровати Ульрика.

— Сейчас! — взвизгнула Анхен. Не было сил этой дуре всё объяснять. — Вставай! Ночью едем, сейчас, утром поздно будет.

— Отец наш, а кто едет, что брать? — наконец Ульрика спрыгнула с кровати, одеваться стала. Путалась в подолах, торопилась. — Постель брать? Кого вперёд будить будем?

Анхен схватила её за лицо и зашептала горячо, чтобы поняла глупая:

— Ни постели не брать, ни посуды, только ценное бери. И будить никого не будем, только Михеля, беги к нему и вели мерина в возок впрячь. Нет, пусть двух впрягает, и в тот воз, на котором парусина надета. В нём поедем. И больше никому! Слышишь?

Напуганная Ульрика кивала, поправляя платье, хотела она спрашивать, много у неё вопросов было, но она понимала, что лучше сейчас вопросов сестре не задавать.

Они разошлись, Ульрика побежала к привратнику. Тот, как увидал её, так перепугался, морда-то ещё не заросла от когтей благочестивой. Но женщина его успокоила, сказала:

— Беги, двух лучших меринов впряги в большой воз тот, что крыт парусиной, и поспешай, а то Анхен гневаться будет.