Его Снежинка, пятая справа - Маргарита Ардо (2020)

Хлопнула дверь. Я очнулся. Резко обернулся, выхватив пистолет. Никого. Только дверь, распахнутая сквозняком. Чёрт! Я опустил оружие и вернулся вниманием к Жене. Она сидела на единственном грубом столе, видимо, оставленном рабочими. Её губы, щёки, ушки пылали, как и мои. Но глаза с испугом устремились за моё плечо.

Я прошёл к выходу, выглянул, убедившись, что никого и в помине не было. И, получив оплеуху от морозного ветра, закрыл дверь. Провернул ключ. Посмотрел на деревянные узоры дверного полотна, укрощая ещё бунтующих в теле драконов. Вдохнул поглубже. Энергии оседали. Мозг с пробуксовкой заработал: она пожалеет об этом, не стоит.

Женя взволнованно смотрела на меня. Я улыбнулся:

— Просто сквозняк.

Подошёл, провел рукой по её волосам, приглаживая их, возвращая на место. В воздухе между нами висело электричество. Я взял её лицо обеими ладонями, взглянул в глаза. Век бы смотрел в них. Но она всё ещё тревожилась.

— Всё будет хорошо, — сказал я и поцеловал её в лоб.

— Серёжа… — шепнула Женя.

— Всё БУДЕТ хорошо, — повторил я.

Аккуратно опустил её на пол. Заправил непослушную прядь за ухо и сказал как можно более буднично:

— Я тебе купил всякой всячины, что была по дороге. Апельсины, шоколадку. Ерунду какую-то сладкую в коробке. Хочешь?

— Хочу, — кивнула она.

— Поставь, пожалуйста, чайник, — попросил я, понимая, что даже эта мелочь не вовремя и не к месту, но по другому нельзя.

Пусть всё электричество уйдёт в кипяток. Пусть она успокоится.

Я хочу её больше всего на свете. Но я люблю её.

⁂

Женя

Какая я глупая! Оказывается, он и не собирался уходить так быстро! Боже, Боже, меня ещё мама всегда ругала за поспешные выводы! И она права!

Я и на хлопнувшую дверь подумала, что нас пришли убивать. Хорошо, что Серёжа был так спокоен. Я нажала на кнопку электроприбора, похожего на космический челнок, и хмыкнула: целоваться в пуантах мне не впервой, а вот чайник включать, да.

Серёжа подошёл сзади, мягко тронул за плечи и едва коснулся губами виска. По моей спине пробежали мурашки удовольствия. Он положил на стол передо мной коробочку с тремя пирожными и пакет, в котором оранжевыми шариками перекатывались апельсины. Я обернулась с улыбкой. Он уже снял куртку и просто смотрел на меня. В чайнике зашумела вода, и меня опять посетило ощущение дома.

— Ты как? — спросил Серёжа.

— Хорошо, — ответила я, и это было правдой.

Я облизнула губы, поправила волосы. Он непринуждённо принялся рассказывать что-то про кофе, что чуть не забыл, что на дорогах пробки, и что апельсины должны быть сладкими, потому что марокканские…

Наверное, правильно было, что он остановился, я бы точно не смогла. Мои губы ещё горели, на них чувствовался его вкус, и голова моя слегка кружилась от сладости. К приятному расслаблению, как после шампанского, подмешивалось удивление и интерес.

Я обнаружила в мужчине, способном напугать одним своим видом, сделать со мной всё что угодно, нежность. А затем благородство, а теперь от него исходила тёплая, почти отеческая доброта.

От того, что он был рядом и вёл себя именно так, как вёл, не возникло неловкости, а страх, настолько сильный, что я старалась его не замечать все эти дни, выплеснулся со слезами и начал отслаиваться с моей души. Один слой за другим. Они опадали и рассыпались, как высушенные лепестки тёмно-бордовой герани, если до них дотронуться. И я почувствовала, что впервые за долгое время не нужно брать себя в руки, держаться, бороться, — наоборот. Серёжа продолжал рассказывать, а мне было хорошо. В наступившем спокойствии меня охватила ребяческая беспечность.

— Ты знаешь, у тебя опять совсем другой тембр, — заметила я.

— Да? Не обращал внимания. Какой?

— Вибрирующий. Он то гремит раскатами, то рычит, как у тигра, то мурчит мягко, как у кота… Сейчас мурчит.