Краш-тест - Анна Жилло (2021)

Я перекидывала телефон из руки в руку, то и дело посматривая, сколько времени прошло. Одна мысль: скорее бы все это закончилось. Полчаса. Сорок минут. Сорок пять. Подъехало такси. Я не могла толком разглядеть дверь парадной, но мне показалось, что кто-то вышел. Такси уехало. Подождав еще пять минут, я медленно пошла к дому.

Дверь квартиры была не закрыта, а просто захлопнута. Ключи Германа лежали на тумбочке в прихожей. Запасные висели на гвоздике.

Я прижалась затылком к стене, закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов. Потом достала из шкафа пакет и прошлась по квартире, собирая забытые им мелочи. Подстежку от куртки. Грязную футболку в стиралке. Крем для бритья. Прошлогодний ежедневник. Старые наушники. Таблетки от аллергии.

Промелькнуло бледное, невнятное: теперь наконец-то можно будет завести кота.

Выйдя на кухню, я увидела в сушилке кружку, которую в прошлом году привезла Герману из Таллина. С изображением башни Pikk Hermann – Длинный Герман. Вспомнилось так отчетливо – вечер в день приезда, мы на кухне пьем кофе с оранжевым ликером из облепихи. Герман – из новой кружки. Я сижу у него на коленях, он расстегивает пуговицы на моей рубашке, медленно опускаясь губами от шеи к груди…

Я со всей силы грохнула кружкой об пол, и она разлетелась на мелкие осколки. По кафельной плитке зазмеилась ветвистая трещина, похожая на молнию. В ответ откуда-то издалека глухо заворчало. Только сейчас я заметила, как потемнело за окном. Гроза подобралась раньше, чем обещал прогноз.

Кусок действительности куда-то выпал. Непонятно как я очутилась на балконе – задрав голову к небу, подставив лицо струям дождя. Слезы смешивались с ними, и мне так хотелось, чтобы ливень смыл все. Боль, обиду, воспоминания. Чтобы не осталось ничего…

= 11.

15 августа

Первые дни я словно впала в какое-то оцепенение. Все делала машинально. Вставала утром, чистила зубы, одевалась, завтракала. Делала гимнастику для руки. Ходила в поликлинику на электрофорез. Возвращалась, садилась за работу. Мыслей в голове практически не было – кроме необходимых по ходу дела. Иногда я как будто смотрела на себя со стороны и удивлялась: а правда ли это я?

Заехала моя близкая приятельница Оля, и я ей все рассказала – без тени эмоций, как будто о посторонних людях.

- Наконец-то, - пожала плечами Оля. – Давно пора было. Главное – не вздумай снова с ним мириться. Хватит уже.

Заехала мама. Ей я ничего рассказывать не собиралась, но она и сама поняла. По отсутствию вещей Германа, а главное – по отсутствию самого Германа.

- Опять… И не надоело же вам? – она закатила глаза к потолку и тут же заметила на люстре паутину. Как?! На высоте три с лишним метра!

Оставалось только порадоваться, что мы никому так и не сказали об очередном заявлении в загс. Выглядело все, как будто специально ругаемся, чтобы не расписываться.

Где-то через неделю пошла обратная реакция. Как водится, хватило мелочи.

Я меняла постельное белье и нашла в щели между двумя матрасами пуговицу от рубашки Германа. Я так торопилась их расстегнуть, что одна не выдержала.

Это было в конце мая. Ночь – еще не белая, но уже с той особой мистикой короткого питерского лета. Одуряющий запах молодых листьев на бульваре, сочащийся сквозь открытую дверь балкона. Терпкое кьянти в высоких бокалах. Разговор, который становится все более волнующим, то и дело прерываясь взглядами, в которых тонешь. Прикосновения, как будто случайные, но жадные, бесстыдные, недвусмысленные: ты хочешь? – да, конечно, сейчас, быстрее. Соединение, слияние, и кажется, что ближе быть уже невозможно, но хочется еще большего…